Дина не прислушивалась. К подобным вступлениям она давно привыкла. Переживала первые полгода, потом прекратила, поняв как-то вдруг и сразу, что этот ор вообще не может для нее иметь никакого значения, ни хорошего, ни плохого. Вот Мария Ильинична Ражева всегда переживала. И так и не научилась воспринимать утреннюю перебранку с философской стойкостью. Пускалась в объяснения, волновалась, краснела, ее никто не слушал, директор с первых же слов ее перебивал, начинал говорить с кем-то еще, а она заводилась еще сильнее. Заканчивалось все обычно при закрытых дверях, это когда все уже выходили, а она оставалась. Либо валидолом, который ей пытались сунуть под язык, если ей прямо в приемной становилось плохо.
– Игнатова! – вдруг рявкнул директор. – Все мечтаешь?!
Дина вздрогнула и оторопело заморгала. Никогда прежде ее скромной персоне ведущего специалиста не уделялось внимания. Ее обходили как похвалой, так и гневом. Неужели ее время пришло?
– Слушаю вас, Валерий Юрьевич.
Дина посмотрела на него исподлобья. Не из-за дурного настроения, в котором она пребывала с той самой минуты, как на горизонте ее жизни забрезжило страшное ненастье. А из-за того, что она просто всегда так смотрела на собеседника. Манера у нее была такая, привычка.
– Она меня слушает! – фыркнул он со злобой. – Это я тебя слушаю!
– О чем? – уточнила она, потому что он внезапно замолчал, уставившись на зазвонивший телефон на его столе.
– Замолчи! – простер он вдруг ладонь в ее сторону. Оглядел всех собравшихся. – И вы все замолчите!
Звонок был важным, очень важным. Это поняли все, даже Ражева, которой уже становилось худо, щеки у нее побледнели, а на лбу выступила испарина.
Директор вдруг начал говорить, и не говорить даже, а оправдываться, таким непривычно заискивающим тоном, он почти пришепетывал, без конца увещевая какого-то Константина Сергеевича.
– Полноте, Константин Сергеевич, да ну вас! – с шелестящим смешком повторял Валерий Юрьевич через раз. – Да ну что вы… Да ну как можно! Да, да, да, конечно – да!..
Казалось, директор совершенно забыл о людях, которых он собрал у себя в кабинете, настолько он был поглощен беседой. И неприятной беседой, заметьте! Ему она была неприятна. Человек, висевший на проводе, наседал и наседал, его достаточно громкий голос слышали те, кто сидел по правую и левую руку от директора. Ражева точно слышала. И слышала предостаточно, раз на ее щеки снова вернулся румянец, испарина на лбу высохла, а глаза наполнились едким, мстительным торжеством.
Дине было плевать. Она наблюдала за всеми с отсутствующим видом, пытаясь припомнить, в связи с чем это его величество обратило вдруг на нее свое внимание? По работе был полный ажур, тут без вариантов. Таньке она на днях нахамила? Но та заслужила, дрянь такая! Что еще? Вчера вечером, уходя с работы, она наткнулась на изучающий взгляд Валерия Юрьевича. Он стоял у конторки охранника, отдавая тому какие-то распоряжения. А она как раз спускалась по лестнице. Он на нее и уставился. Начал со щиколоток, поднял взгляд к ее коленям, потом «пополз» выше, задержался на ее груди, потом на губах… Глазам женщины его внимания не досталось. И что с того? Он на всех так таращится. На всех, кроме Ражевой.
Нет, тут что-то еще было. А что?
– Понятно! Конечно, понял! Константин Сергеевич, заметано! – Подрагивающей, свободной от телефонной трубки рукой директор стукнул себя по груди, наступила тишина, трубка опустилась на аппарат, и послышался сдавленный, но все же внятный, вполне директорский шепот: – Мразота… Ох и мразота…
Тишина в кабинете воцарилась такая, что в ушах у многих зазвенело. Дина тоже напряглась. Не из-за нечаянно оброненных директором слов, а из-за того, что она вновь ждала его неприятного внимания. Но неожиданно пронесло. Зато досталось всем в куче.
– Если я узнаю, что кто-нибудь… – начал он, шумно дыша, – если узнаю, что хоть одна сволочь вынесла из этого кабинета то, что только что слышала… Пеняйте на себя!
– А то что?
Кто бы, вы думали, выступил? Ражева!
Этот божий одуванчик, еще каких-то десять минут назад готовый шлепнуться в обморок, вдруг обрел почву под ногами и смотрел теперь на предмет многих своих несчастий с вызовом, да!
– А то! – гавкнул Валерий Юрьевич и добавил чуть тише: – Пришибу, как моль… Еще вопросы есть?
Вопросов не было.
– Тогда я вас не задерживаю. Все свободны. Кроме… – его мятущийся взгляд вдруг остановился на Дине, а подрагивающий указательный перст ткнул прямо ей в лоб. – Кроме Игнатовой. Дина, останься!