Между тем звонивший говорил:
– Сюзан, это Пол. Где ты была в субботу? Я тебя ждал до десяти. Перезвони мне. Пока.
Пол, парень Сюзан. Приятный молодой человек; должно быть, как раз поэтому он Сюзан никогда по-настоящему не интересовал.
Думая об этой особенности характера подруги и вспоминая свои собственные любовные истории, Марла иногда приходила к мысли, что все женщины одинаковы. Почему бы иначе их всех так неудержимо влечет к негодяям?
Щелчок – Пол повесил трубку. Марла прикрыла дверцу шкафа, но не совсем, так как ее противник мог вспомнить, что вначале дверцы были слегка приоткрыты.
Звук шагов сообщил ей, что незнакомец вернулся в спальню.
Желудок Марлы болезненно сжался, в горле встал ком. “Спокойно, – скомандовала она себе. – Спокойно”.
Вся одежда в шкафу была сброшена с вешалок, сумочки, перчатки и прочая мелочевка выкинута из верхнего отделения. Марла опустилась на груду ее любимых летних платьев, сжалась в комок, насколько это было возможно, и закрыла глаза.
Звук мягкого удара и треск разрезаемой материи заставил ее вздрогнуть. Не оставалось сомнений в том, что острый нож вспорол обивку тахты.
ГЛАВА 11
– Конечно, я не безгрешен. Но ведь я прошу вас всего лишь избрать меня сенатором Соединенных Штатов, а не причислить к лику святых.
Ответом на заключительные слова выступления Льюиса Ханнигера был здоровый смех аудитории.
Это повторялось каждый раз в последние две с лишним недели, прошедшие после выхода скандального номера “Глоб”. В избирательном штабе сенатора это событие называли “Большим ударом”. “Большой удар” совершенно заслонил неприятный эпизод с женой сенатора на ярмарке в Нешобе, имевший место пятью днями ранее. За пять дней Куинлан так проинструктировал Ронни, что она, разбуди ее среди ночи, без запинки повторила бы нужные слова.
Льюис одарил слушателей широкой сердечной улыбкой, помахал им рукой и прошел к своему стулу, не забыв пожать руки губернатору и прочим высшим чиновникам штата, восседавшим в президиуме.
Ронни казалось, что ее искусственная улыбка больше походит на гримасу. Увы, ей приходилось сидеть на виду у всех в президиуме собрания, рядом с пустым стулом Льюиса. Ей было предписано с замиранием сердца внимать каждому произнесенному с трибуны слову, горячо аплодировать после завершения речи сенатора и… улыбаться, улыбаться, улыбаться.
Ее тошнило. Все здесь было фальшивкой. И она сама – фальшивка.
Тактика, сформулированная в тот памятный июльский день Куинланом, сработала блестяще. Куинлан, Кенни, Марсден и прочие члены предвыборного штаба довели ее до совершенства. Признай свою вину, и ты уже не виноват.
На их языке это называлось “играть Клинтона”. Злосчастный президент продемонстрировал всему миру данный стиль поведения в щекотливой ситуации, и нельзя было не признать, что эта тактика практически гарантировала успех. Льюису, естественно, пришлось попотеть. Он давно не разъезжал по штату так много, как сейчас, но пикантность ситуации только придавала ему сил. Он был на коне.
Основную линию можно было охарактеризовать так: да, в то время как его молодая супруга сохраняла домашний очаг в Миссисипи, он в Вашингтоне навещал какую-то проститутку; так что с того? Ну, характер у него такой, и ни при чем здесь нравственность. Он совершил не предательство, не измену, а ошибку. Ничто человеческое ему не чуждо, в конце концов. Мужское естество требует своего.
Избиратели мужского пола понимающе ухмылялись и в глубине души завидовали Льюису. Молодая жена и связь на стороне – черт возьми, не так плохо для шестидесятилетнего сенатора. Лишнее доказательство мужской силы. Ну конечно, жена поначалу разозлилась, но все ссоры уже позади, и семья сенатора Ханнигера крепка как никогда.
Во всяком случае, так следовало думать публике.
Короче говоря, громкий скандал быстро переродился в повод для безобидных шуток. Льюис в своих выступлениях сам охотно смеялся над собой.
А Ронни слушала его, сохраняя на лице неизменную улыбку. А что она чувствовала? Не ярость, нет. Пустоту.
Льюис занял место рядом с ней и поднес ее руку к губам. Его карие глаза (в которых когда-то она видела доказательство честности и благородства его натуры) встретились с ее глазами, и он улыбнулся. Ронни понимала, что публичное целование руки – тоже дань политической тактике. Сенатор и его обманутая жена по-прежнему вместе на сцене, по-прежнему улыбаются в ярком свете прожекторов…
Ронни улыбнулась в ответ. Как восторженная поклонница. И помертвела.
Слишком ей хотелось плюнуть ему в лицо и выбежать из зала, чтобы никогда больше его не видеть.
Да, она добилась всего, о чем мечтала, но цена оказалась непомерно высокой.
В десять часов торжественный ужин закончился, и Ронни – вместе с Льюисом – покинула зал. Лучезарная улыбка застыла на ее лице. Голова кружилась от бесчисленных знакомств с совершенно неинтересными ей людьми. Пальцы болели оттого, что она слишком часто стискивала их.
– Вы бесподобно держитесь, – прошептала ей на ухо жена одного из сторонников Льюиса и поцеловала ее в щеку.
Жена судьи, только как же ее зовут? Ага, Джо-Энн Хиллс. Они уже встречались однажды, и в тот раз миссис Хиллс говорила с Ронни ледяным тоном.
Она была сверстницей и приятельницей Элеонор.
Нельзя не признать, что публичный скандал заметно смягчил отношение местных дам к Ронни. Они стали смотреть на нее с сочувствием, особенно жены других политиков. Ронни иногда казалось, что этим несчастным женщинам точно так же приходится постоянно лицемерить. Лицемерие каждый день. Давным-давно кто-то мудрый заметил, что политика – дело грязное.
Во всяком случае, если воспользоваться терминологией Куинлана, она стала “одной из них”. Женщина, которой живется так же нелегко, как и всем прочим.
Прощаясь, Льюис радушно пожал руку Джону Хейдену, магнату пищевой индустрии, а Марта Хейден запечатлела на щеке Ронни обязательный ритуальный поцелуй. Ронни настолько привыкла к своей роли, что смогла произнести все необходимые по сценарию слова на автопилоте.
– Льюис, не забудь напомнить им там об инспекции, – весело прокаркал Хейден, хлопая сенатора по спине.
– Джон, я затем и еду в Арканзас.
Ронни против воли залюбовалась Льюисом, излучавшим дружелюбие и обаяние. Высокий, широкоплечий, он всегда казался добродушным, одним словом, своим парнем. Да он таким и был. Но сторонний наблюдатель не смог бы догадаться, насколько пуст внутри этот человек, насколько он не способен к глубоким человеческим отношениям.
У Льюиса есть только внешность. И напрочь отсутствует душа.
Разумеется, он не стал подавать на развод. Ситуация, в которой он оказался, вполне его устраивала.
Наконец они миновали массивную дубовую дверь и спустились с крыльца. Их уже поджидали автомобили, два больших черных лимузина.
На одном из них Льюис отправится на аэродром, откуда ему предстоит вылететь на частном самолете в Литл-Рок, на совещание, посвященное животрепещущим проблемам птицеводства. На втором лимузине Ронни со своей свитой поедет в отель “Хайетт”, где уже забронированы номера. На следующий день было запланировано ее выступление на официальном завтраке для дам в университете. Во второй половине дня она даст интервью местной газете и телевидению.
– Солнышко, я тебе завтра позвоню.
Льюис небрежно поцеловал Ронни в щеку и обнял ее за плечи. Губы его были теплыми, рука – сильной. Но он все делает напоказ. Публичная демонстрация супружеской любви. Ронни чувствовала, что после разоблачения Льюис стал относиться к ней несколько внимательнее. Впрочем, ей было все равно. Он может быть доволен ее поведением. Ради его карьеры она не плакала, не осыпала его упреками, не грозила разводом, не устраивала сцен. На людях – улыбка, наедине – молчание.