Я усмехаюсь его суете и снова в зал смотрю…сканирую, ее ищу. Под ребрами быстрыми толчками фонтанирует кипяток, как и при первой встрече. И я тенью преследую, теряясь в пространстве и двигаясь за ней как за магнитом. Ревностно следя, чтоб ни одна мразь не пристала и не подкатила. Мне вообще начало казаться, что вокруг меня происходит дьявольский сюрреалистический спектакль, в котором я стал главным персонажем, и я не узнаю сам себя, но мне все нравится. Отвлекся на пару придурков с дорожками кокса, захотелось подбить руки с купюрами и в шею вытолкать из помещения, но я уже не мент, а охранный пес, которому должно быть по хер, чем они накачиваются. Мое дело, чтоб помещение не разнесли и друг друга не поубивали. Все остальное меня не касается.
Вскинул голову, маниакально ища ее взглядом. Пару панических ударов сердца под дых, и нашел. Незнакомка стоит возле бара, плавно пританцовывая в такт какой-то безвкусной стрип-музыке, которая уже не кажется мне убогой, потому что эта женщина двигается под нее нереально прекрасно. И я вдруг понимаю, что ощущаю, глядя на нее – жажду. Словно я всю жизнь не сделал и глотка воды или пил какую-то дрянь, пересох в пустыне собственной бессмыслицы настолько, что теперь меня трясло в примитивном желании наброситься на источник и в благоговении сжимать дрожащими руками. Она даже не подозревает, что я стою сзади, облокотившись на колонну, сжимая одной рукой рацию. А другой нервно прокручиваю в кармане зажигалку – курить хочется невыносимо, а я боюсь отойти и, вернувшись, понять, что ее здесь больше нет. Словно это зависело от моего присутствия – уйдет ли она или останется. Но я всегда любил контролировать все, что со мной происходит, даже стакан водки, который подносил ко рту – был моим личным контролем, и я решал, сколько дряни в себя влить и когда… Я управляю всем, пусть даже когда качусь на самое дно – это мое решение. Оказывается, все – жалкая иллюзия. Невозможно контролировать то, что тебе не принадлежит. Например, людей и их поступки. Предвидеть – да, а контролировать – нет. С эмоциями так же. Есть те, кто утверждают, что умеют их сдерживать – ерунда. Черта с два умеют. Видимость. Жалкие маски, которые посдирает к такой-то матери, когда рванет. И взрывает каждого рано или поздно. А это всего лишь отсрочка, пока тикает механизм до того, как вас вывернет наизнанку. Меня вывернуло в тот момент, когда увидел ее впервые. Мне было плевать, кто она. Как ее зовут, сколько ей лет и где она живет. Такое чувство полной прострации. Я бы полюбил любое имя, которым бы она назвалась. Кто-то скажет «безумие, и так не бывает». Нет, мать вашу! Бывает. В той жизни бывает буквально все. Я видел на своей работе такое, чего вы все не видели в самых страшных кошмарах и даже представить себе не могли. Не бывает кровь желтого цвета и снег зеленого, и то от природы, а все остальное так бывает, что, когда с вами это случается, вы просто охреневаете. Как я сейчас, пока держал себя в руках железным усилием воли, чтоб не приблизиться, чтоб попутно отвечать по рации напарникам, просматривать помещение и возвращаться к ней снова, глотая жадными глотками минералку и не утоляя жажды – в горле так же сухо. А ведь я со вчерашнего дня ни капли спиртного в рот не взял. И не хочется. Мне ее хочется. До дрожи в пальцах.
Незнакомка сидит на высоком стуле, лицом ко мне, потягивает из соломинки коктейль. Сегодня она здесь одна. Отстукивает мелодию тонкими пальцами, и ее золотистые волосы струятся по плечу, касаясь резко очерченной скулы, и я сгораю от потребности ощутить, какие они на ощупь эти волосы. Пальцами невольно жест повторил, которым бы провел по ее волосам. Псих конченый, может быть, так и становятся маньяками?
Подняла голову и посмотрела прямо на меня.
В рации трещит голос Романова:
- У тебя все спокойно, Гром?
- Спокойно.
Ни хрена у меня не спокойно, у меня личный апокалипсис случился. Быстрый взгляд на Незнакомку, а она все так же смотрит, слегка склонив голову вперед. Нет. Не манит. Смотрит просто так, что кожа начинает дымиться. А потом вдруг спрыгнула легким движением со стула, и я вздох пропустил, впившись взглядом в обнажившиеся до бедер стройные ноги и полоску черных трусиков. Секунда, а меня в жар швырнуло, и я рванул верхнюю пуговицу на рубашке. Чертыхнулся, когда она направилась прямо к сцене. В клубе запрещено подниматься на подиум к танцовщицам и танцорам. Но сейчас сцена пуста, и, в конце концов, играет нечто похожее на музыку: тонким женским голосом тянет блюз из колонок под потолком. Паршиво. Бездарно. Но чертовски сексуально. Напоминает фильмы восьмидесятых. Как и ее потрясающее платье, обтягивающее тело сзади, словно вторая кожа.