Пациент по-прежнему был присоединен к аппарату искусственного сердца и только благодаря этому оставался жив. Хирург, которому предстояло делать операцию, исследовал донорское сердце. По размерам оно было больше обычного. Врача не беспокоила возможность размещения нового сердца в груди пациента: в данном случае это было делом техники. Предварительно уже была проанализирована совместимость донора и реципиента: группа крови, размер, вес, возраст, особенности медицинской истории донора… Все эти данные были важны для успешного проведения трансплантации и уменьшения риска возможного отторжения пересаженного органа.
Анестезиолог готовил Лукаса к операции. Она должна была начаться с минуты на минуту. Около пациента находились пять врачей и три медсестры. Перед каждым из них стояла своя особая задача. Всем следовало действовать четко, максимально скоординированно, потому что время было их врагом.
Ориана наблюдала за операцией через стеклянную перегородку, отделявшую операционную. Было странно видеть, что ступни молодого человека свешивались с операционного стола. Несмотря на поиски по всей больнице, не нашлось ничего, что соответствовало бы росту Лукаса. Теперь она разглядела, что все тело юноши покрыто кровоподтеками и ссадинами; они имелись на руках, ногах, лице. Ориана заметила, что правое ухо было забинтовано. Девушка подумала о том, что авария была поистине ужасной.
Грудь пациента была обнажена. В рекордно короткое время врачи остановили действие искусственного сердца и поддерживали кровообращение за счет внешней системы. Новое сердце находилось в руках кардиохирурга. Он сближал и соединял сосуды, легочную артерию, аорту. Всюду требовалась ювелирная точность.
Пока в операционной все шло своим ходом, в зале ожидания время, казалось, остановилось. Отсутствие новостей делало ситуацию особенно тоскливой.
Изредка тишину нарушали вздохи Пилар. Ее взгляд был прикован к двери, через которую должны были выйти врачи и сообщить новости о старшем сыне. Чем больше женщина осознавала происходящее, тем хуже ей становилось. Сын вел борьбу за то, чтобы выжить, а она, мать, находилась всего в нескольких метрах от него и ничем не могла помочь. С тех пор как Пилар узнала об аварии, она жила с ощущением, что мир раскололся прямо у нее под ногами. Мысли женщины находились далеко от зала ожидания. Пилар вспоминала сына маленьким ребенком, вспоминала впечатление, когда увидела своего только что родившегося первенца. Его первый безутешный крик. Закрывая глаза, женщина, казалось, чувствовала его ножки и ручки, которые беспорядочно двигались в поисках жизни. Сын был частью Пилар. Она умерла бы, если бы с ним что-то случилось. Все происходящее воспринималось ею как кошмарный сон.
Хавьер ходил по залу ожидания из угла в угол. В его голове ударами молоточка стучали три слова: «Он должен жить. Он должен жить. Он должен жить». Мужчина не мог думать ни чем другом, повторяя как молитву только эти три слова, будто они были способны вернуть здоровье его сыну.
Маленький Луис, он был на пять лет моложе Лукаса, наблюдал за своими полностью выбитыми из колеи родителями и чувствовал, что жизнь оборвалась в те двадцать минут, которые потребовались для того, чтобы до них дошло известие о столкновении мотоциклиста с грузовиком. Несмотря на свои двенадцать лет, мальчик ясно понимал, что уже ничего не будет так, как раньше.
В реальный мир всех вернул звонок мобильного телефона Джимми. Звонили его родители, обеспокоенные тем, что произошло с другом их сына, и желавшие узнать, как идут дела.
— В данный момент Лукаса оперируют. Нет, мы еще ничего не знаем, — отвечал он на вопросы, заданные по телефону. — Я очень удручен случившимся. У меня что-то болит в груди…
Лео смотрел на него как на сумасшедшего. Он очень удручен, у него болит в груди! Как только Джимми закончил разговор, Лео накинулся на товарища:
— Если бы мы ожидали результатов родов, то у тебя были бы родовые схватки. Джимми, ты невыносим! Я тебя не понимаю!
— Ладно, оставь меня в покое, пожалуйста! Если я говорю об этом вслух, то чувствую себя еще хуже, чем есть на самом деле…
— Может, прекратите, наконец? — вмешалась, как всегда, Сильвия. — Лучше давайте помолчим. Что подумают его родные? Они все слышат!