А у меня другая забота: как мне финнов по-тихому перебить? Глушитель сделать? А из чего? Лёжа под сосной на очищенных моими руками пружинистых кустиках черники и глядя в бездонное синее небо, я лениво думал. Котелок с опилками? Стеклянная фляга? Тряпки в несколько слоёв? Было бы наше время, можно было бы найти пару пластиковых бутылок и сделать одноразовый «глушак» прямо на коленке. А чем мне здесь пластик заменить?
Стоп-стоп. Погоди-ка, Агафонов! Отмотай мыслю обратно. А что? Может получиться! На один выстрел точно хватит! Как там говорят? Голь на выдумки хитра?
Глава 3
Коротка июльская ночь. В это время года скорее даже не ночь, а долгий продолжительный вечер. Уже упал утренний туман, ненадолго укрыв землю белесым покрывалом. Скоро по явятся первые робкие лучи солнца, а затем – бесконечно долгий день. Пока же звенящую предрассветную тишину нарушают только всплески крупной рыбы и бесконечный писк многочисленных комаров. Самое красивое и тихое время года.
Неожиданно ухо капрала уловило отдалённый всплеск, потом ещё один, скрип уключины, опять всплеск и невнятное бормотание. Сквозь туман проступили очертания большой четырёхвёсельной лодки, неспешно выдвигающейся из молочно-белой водяной взвеси. Лодка двигалась рывками, рыская из стороны в сторону и постоянно меняя направление движения.
Сидящий за веслами человек в немецком мундире грёб то одним веслом, то другим, то бросал оба весла, отчего лодку разворачивало вокруг её оси. При этом немец брал в руки бутылку коньяка, делал глоток, ставил бутылку на дно лодки и делал следующие беспорядочные и часто бессмысленные гребки. Лодка медленно приближалась к берегу и уже были видны детали.
На вёслах сидел немецкий офицер. Головного убора у него не было, а голова его была обмотана грязным бинтом, незакреплённый конец которого небрежно свисал на правый погон. Мундир гауптмана был расстёгнут и грязен, а сам он, видимо, мертвецки пьян.
Лодка ткнулась носом в песок, и гауптман разразился очередной серией невнятного бормотания. Бросив вёсла, немецкий офицер опять потянулся за бутылкой. Запрокинул её над головой, сделал глоток, поперхнулся и выпустил изо рта горлышко бутылки, окатив себя коньяком. Затем гауптман раздражённо бросил бутылку на дно и опять разразился непонятной тирадой. Наконец офицер выговорился и, взявшись за борт лодки, попытался из неё выбраться, что ему удалось только с четвёртой попытки.
Во весь рост немецкий офицер выглядел не менее колоритно. Помимо расстегнутого полностью мундира и грязной форменной майки на офицере были камуфлированные штаны и только один сапог. Второй сапог гауптман достал из лодки и, почему-то держа его на вытянутых руках, пошатываясь, направился к лесу. Выглядел он настолько нелепо, что все трое дозорных невольно улыбнулись.
Фельдфебель жестом указал капралу и рядовому в сторону немца. Тяжело вздохнув, капрал направился выполнять приказание. Опять Корхонен взвалил на него самое неприятное, и всё только потому, что капрал знал немецкий язык. Как объясняться с пьяным до невменяемого состояния союзником, капрал даже не представлял.
Немца в лесу можно было не искать, запах коньяка доносился метров с пяти. Гауптман стоял, привалившись плечом к берёзе, и увлажнял землю мощным потоком, сапог при этом он небрежно засунул себе подмышку. Капрал подождал, пока немец закончит свой процесс, и негромко окликнул его:
– Герр офицер!
Немец медленно повернул голову и разродился серией невнятных бормотаний. Глаза его при этом были закрыты, а сам он ещё больше привалился к берёзе. Кивнув головой рядовому, капрал подошёл к офицеру и почтительно взял его под руку, с другой стороны, так же почтительно, но крепко, взял немца рядовой.
Гауптман пробормотал что-то ещё громче и неожиданно с силой вырвал руку у капрала. Затем он дотянулся до сапога, так и находившегося у него подмышкой, взял его, протянул капралу, и тому ничего не оставалось сделать, как взять сапог в руки. Это было последнее, что он сделал в своей жизни. Тяжёлый широкий штык от немецкой винтовки воткнулся рядовому прямо в сердце. Мгновением позже капрал получил стремительный удар ребром ладони в горло, а затем тем же штыком в печень.
Невнятный шум не привлёк фельдфебеля. Что ещё ждать от этих горе-союзников? Не мешали бы, и то ладно. Корхонен неспешно оглядел гладь озера. Внезапно справа в воду реки что-то шумно упало, и фельдфебель повернулся туда. Штык пробил его всего насквозь, достав до сердца. Первый секрет перестал существовать.
А нефиг баловать! Столько коньяка из-за них пришлось на себя вылить для правдоподобия. И какого коньяка! Французский! Амброзия! Нектар богов! А я его на этот паршивый немецкий мундир! Ненавижу уродов! Эх! Теперь мне ещё и переодеваться.
Финны порадовали. Вели себя они так, как я и предполагал, а главное, их было всего трое. На этом хорошие новости закончились.
– Вашу ж мать! Вот на какое место мне станковый «максим»? Как я его в одно лицо в лодку затащу? Ручник никакой притащить нельзя было? Долбодоны чухонские!
Мать, мать, мать, по привычке ответило эхо. Оно всегда мне так отвечает. Мы с этим эхом живём душа в душу. Возмущению моему не было предела. С возмущением мы тоже не лаемся – мы же почти родственники.
Помимо «станкача» финские солдаты были вооружены двумя трёхлинейками и незнакомым автоматом. Это их «Суоми», наверное. Поленился я немецкий взять, тащить было лениво, думал, на месте разживусь. Разжился. Таскай теперь эту тяжесть! Ха! У капрала «наган», он пулемётчиком был! Надо поискать запасные патроны. Живём!
Я это к чему? У «нагана» проворачивается барабан, а у пистолета двигается затворная рама и выкидывается гильза. В сапоге из «вальтера» я сделаю только один выстрел, а из «нагана» – все семь. Что называется, почувствуйте разницу.
Сапог с набитым в него мокрым мхом сработает как глушитель. Я приладил к голенищу два ремня, которые накидываю на плечо, это чтобы первым же выстрелом сапог не улетел вместе с пулей. В самом сапоге я сделал тройную подошву, пробив небольшие отверстия в ней, и закрепил внутри ствол «нагана», чтобы он не гулял по сапогу, ну и напихал в промежутках мокрого мха. Вот и получились самые обыкновенные одноразовые глушители на пару-тройку выстрелов.
Мысль эта посетила меня, когда я вспомнил, как немцы в ручье бултыхались. Один из солдат, сопровождавших снайперов, стоял прямо в воде и никакого дискомфорта не испытывал, как будто в охотничьих резиновых сапогах по ручью рассекал. Немецкие сапоги сделаны из толстой прочной кожи. Я никогда такую не видел. Сказка, а не сапоги. Для проверки я налил в один сапог воду и поставил его в куст черники. Так тот три часа отстоял – хоть капля бы просочилась.
Здорово пригодился допотопный шприц, найденный мной у погибшего бойца. Видимо, он был штатным санитаром, раз у него с собой была какая-никакая, но медицина. Этим шприцом я накачал в сапог воды. Проверка на острове прошла успешно – толстые кожаные сапоги прекрасно держали воду даже после того, как я проколол в голенищах шприцем маленькие дырочки. При выстреле в эти дырочки тугими струйками ударила вода, но сам сапог выдержал. Долго такая конструкция не продержалась, но на пару выстрелов сапога хватило, а я их четыре таких сделал. Правда, к «нагану» остались всего два патрона, и я приладил второй сапог на «вальтер» одного из снайперов. Вот я «нагану» с патронами и обрадовался.
Нет, есть ещё одна хорошая новость: в речке можно лодку укрыть. Совсем недалеко от поста в реку свалилась огромная ель, и между ней и берегом образовалось пространство, в которое можно запихать лодку. Так что я вытряс финнов, сняв с них форму, и загрузил в лодку оружие с боеприпасами и ранцами. Даже пулемёт затащил, хотя пупок у меня чуть было не развязался.