Стеклянный хвост основного коридора заискрил крупными белесыми искрами, мелькнула быстрая колючая вспышка. После себя она оставила дрожащую серебристую дымку. Апрель прислонился к дверному косяку и потер указательным пальцем переносицу. Он был так уверен в успешном результате, что даже не особо обрадовался. Он принял это как должное.
Рим нехотя уступил место Бессу, и вся округа сменила свою окраску, теперь голубые снега щедро разбрасывали розовые искры. Благодаря снегу в этой части сумеречной Альхены было гораздо светлее.
– Давайте немного передохнем, – Грэм присел на гладкий ствол поваленного дерева.
Захария примостился рядом. Он положил на колени заметно отощавший мешок, развязал его и извлек последние куски окаменевшей лепешки и флягу с парой глотков вина.
– Скоро наступят голодные времена, – заметила Кара.
– Мы долго можем обходиться без еды, – Захария протянул лепешку Грэму.
– Но, рано или поздно…
– Тогда кого-нибудь поймаем, зажарим и съедим.
И Кара поняла, что молодые люди не в настроении общаться. Чтобы не мешать их трапезе, она взлетела повыше и, будто удивительная птица, перелетающая с ветки на ветку, стала осматривать округу.
– Ничего не получается, – произнес Грэм, медленно жуя безвкусную лепешку, – ничего не происходит.
– А что должно происходить? – Захария поднял на него взгляд лилово-розовых глаз.
– Я шел сюда с надеждой узнать правду о себе, узнать, кто я такой, до дна рассмотреть слово «демон».
– А если там вообще нет дна? Или ты увидишь то, что тебя ужаснет? Держи, – Захария передал ему флягу. – Я знаю, что ты совсем не такой, как я, мы все разные, ты отличаешься от меня, Кара от нас обоих, и каждый из нас наверняка хранит в себе глубочайшую тайну. Надо ли ее знать?
– Ты веришь, что на Бетельгейзе живут высочайшие существа, управляющие нашей жизнью?
– То, что высочайшие существа есть, я даже не сомневаюсь, а если так, то какая разница, где они живут? Может быть они здесь, среди нас, но мы их просто не замечаем, потому что у нас глаза по-иному устроены? Не так, как у них, потому что они другие…
– А почему ты уверен в их существовании?
– Разве сегодняшний случай со зверюгой ничего не доказывает? Вместо того, чтобы сожрать меня, он спас мне жизнь, отогрел собой.
– Ты уверен, что это был хищник?
– А ты видишь тут пышную растительность и спелые ягоды? Да и вряд ли создание такого размера, живущее в снегах станет питаться древесными почками. Что тебя гнетет, Грэм?
– Понимаешь, – едва улыбнулся он, – в моей душе кто-то понастроил гулких арок, зачем они нужны, ты не знаешь? Они темные, отчаянные, из них тянет холодным сырым ветром. Куда они ведут, Захария?
– Быть может к сияющему дворцу?
Увидев оставленные Титрусом пластинки, Апрель вынес из потайных комнат краски и расположился у открытого окна, чтобы не надышаться их испарениями. Затем зажег все имевшиеся светильники – освещение вышло стабильным и ярким. Сторону пластин с диковинным лицом решено было сделать черно-красными, а вот… В дверь тихонько постучали.
– Кто еще? – не без раздражения выкрикнул Апрель.
На пороге возникла юная девушка в белых одеждах, волосы ее были распущены, ноги босы. Апрель совсем забыл, что к нему на ночь должны были прислать женщину. Выставить сразу он ее не мог, могли пойти нежелательные слухи, и ему в голову мгновенно пришла идея.
– Заходи, заходи, – махнул он рукой, – как тебя зовут?
– Аджи, – дрогнувшим голосом произнесла она, не решаясь поднять глаз.
– Хорошо, Аджи, иди, садись сюда, – Апрель поставил деревянной кресло по другую сторону стола. – Поможешь мне кое в чём.
Девушка не двигалась, она стояла и смотрела в пол.
– Подними голову! – рассердился Апрель. – Подбери волосы и иди сюда!
Аджи послушно всё исполнила.
– Будешь внимательной и аккуратной, я тебя не трону и щедро награжу. Поняла?
Она кивнула.
Теперь пустой мешок и фляги были ни к чему, их выбросили, чтобы не обременяться лишней поклажей. С мутных небес свисала снежная завеса, покачивающаяся под случайными порывами ветра. За исключением зверя, отогревшего Захарию, никаких других живых существ им больше не встретилось.
Чтобы нарушить отупляющую тишину, да мерный скрип снега в такт шагам, Захария сказал:
– Кара, расскажи о твоем Тарте. Что у вас там есть интересного?
– Ничего, – ответила Кара, и на этом ее рассказ закончился.
Оказалось, что живой огонь не имеет права рассказывать людям с поверхности о Тартре.
И снова тишина, голубые, почти что синие сумерки, да мирное похрустывание снега.
Аджи оказалась сообразительной, проворной и не задавала вопросов. Она ловко красила кровью птицы дроды изображения странной головы, получались густо черные контуры на бледно красном. После покраски пластины отправлялись сушиться на подоконник. Кровь сохла быстро, и вскоре Апрель уже брал очередную пластину, чтобы вырезать картинку. Руки его двигались с мастерской точностью, ни разу он не допустил неверного или лишнего надреза. Завершив, он сразу же наносил краски, рассчитывая закончить к утру.
– Грэм, я так устал, что с ног валюсь, – тихо сказал Захария.
Грэм слегка удивился, они прошли не так уж и много, да и не было у Захарии привычки жаловаться на усталость.
– Ладно, давай передохнем.
Грэм огляделся. Подходящего для остановки места не виднелось, – меж стройных древесных колонн, лежали никем не тронутые гладкие сугробы, глубокие и рыхлые, они казались мягкими и уютными. Ни тропинки, ни полянки, ни поваленного дерева.
– Захария, давай пройдем немного…
Захария вдруг споткнулся обо что-то под снегом, неловко взмахнул руками и стал падать на спину. Все произошло быстро, за какие-то доли секунд, но Грэму показалось, что время специально застыло, дабы он смог увидеть эту картину во всех подробностях. Из сугроба вылезли широченные острые шипы какой-то неизвестной твари, на них с размаху и упал Захария. Шипы пробили его грудь с легкостью, и вместе со своей добычей, стали уходить обратно под снег. Кара пронзительно закричала, и это стряхнуло с Грэма оцепенение. С каким-то глухим звериным рыком, Грэм бросился назад по тропке и успел схватить, снять Захарию с шипов, и они быстро ушли под снег, так и не показав своего обладателя. Отбежав прочь, Грэм положил Захарию на спину и стал разрывать куртку на его груди. В уголках его рта надувались и лопались красные пузыри, дыхание со свистом вырывалось из ран.
– Захария, Захария, скажи что-нибудь, – Грэм пытался зажать сразу все его раны одновременно. – Дружище, не молчи! Только не молчи! Захария! Дыши!
– Не кричи, Грэм, – прошептала Кара, – разве не видишь? Он мертв…
Жаркие лучи Бетельгейзе растревожили туманные горизонты Альхены, наступал новый яркий, насыщенный жизнью день.
С помощью Аджи Апрель закончил с картами. Все пятьдесят две штуки лежали вряд на столе. Глаза девушки слипались, она то и дело клевала носом.
– Умница, – похвалил ее Сенатор, – сейчас принесу твою награду.
Услышав о награде, она мигом проснулась и заулыбалась. Апрель вышел и вернулся с двумя цепочками, одна блестящая, желтая с крупным красным камнем, другая почти белая, с синим кристаллом.
– Это тебе за старательность, – он протянул Аджи желтую цепочку, – а это за молчание. Ты поняла?
– Да, – радостно кивнула она, поклонилась и, будто легкий сквозняк, выскользнула за дверь.
Как только девица исчезла, Апрель мигом выбросил ее из головы.
– Возможно, мне придется воспользоваться ими только один раз, – бормотал он себе под нос, рассматривая карты, – но все равно, дело того стоит.
Стоя на коленях перед мертвым Захарией, Грэм осторожно вытирал снегом кровь с его губ и груди. С запрокинутой головой, в разорванной куртке, он казался каким-то слишком уж маленьким и хрупким. Грэму казалось, что он спит наяву, такими медленными и неуверенными были его движения, а под сводами гулких арок кто-то бегал, спасаясь от собственного крика, помноженного эхом на сотни голосов.