– Не говори чушь… дело абсолютно не в этом… – она недовольно повела плечом и отвернулась, – красота моего тела никак не влияет ни на что… хотя я лукавлю, – на мгновение задумавшись, она прищелкнула пальцами и, повернув голову, вновь поймала его взгляд, – определенно лукавлю… ощущение, что окружающим на него приятно смотреть, не может не быть приятным, но суть все равно не в этом. Понимаешь, после всего того, что со мной случилось, я порой ощущаю себя вообще какой-то куклой без души… которая живет по привычке, делая то, что хорошо умеет делать, и отрабатывая то, что не успела в той жизни, а души нет… понимаешь, в душе, как я теперь понимаю, обязательно должна быть любовь, а её нет во мне, не чувствую я ее… Так что душа моя либо потерялась там, при аварии, либо её вообще никогда и не было… забыли дать при рождении, заполнив все отведенное пространство лишь долгом и любовью к науке… Не знаю… Одним словом ты связался с моральным уродом, неспособным ни на какие чувства, Шон, и это никак не исправить. Так что либо бери, что предлагаю, либо вообще поставь крест на наших взаимоотношениях.
– Ты явно заблуждаешься. Душа у тебя на месте, – чуть сильнее сжав её плечи, убежденно выдохнул он. – Другое дело, что ты в испуге закрыла её ото всех, кучу замков понавесив. Ну ничего, я подберу ключи… обязательно подберу… но не все сразу, не будем гнать лошадей. Работай пока, работа для тебя, при таком раскладе, явно лучшее лекарство. Поработаешь, а там, глядишь, замочки и сами отмыкаться потихоньку начнут. Так что работай, дорогая, – разжав руки, он отступил чуть в сторону и приглашающим жестом указал на пульт.
***
Три долгих месяца Мила пыталась наиболее щадящими для Криса способами добиться хоть каких-то значимых результатов, но у неё не получалось ничего. Кардинального изменения активности головного мозга, которое наблюдалось у нее, получить она не могла. И постепенно чувство отчаяния стало заползать в душу. У нее, конечно, теплилась надежда уговорить Шона прервать эксперимент, но эта надежда была столь слабой и иллюзорной, что походила на утренний туман, готовый развеяться от любого соприкосновения с солнечным лучом, проливающим свет на реальную действительность. И первый же прозрачный намек на это Шону подтвердил её опасения. Ибо он в достаточно жесткой форме уведомил ее, что согласится принять отрицательный результат лишь в случае смерти Криса, при этом сообщив, что за подобными Крису «добровольцами» дело не станет, и в случае необходимости он готов чуть ли не очередь из них для неё организовать, лишь бы она не останавливала исследования. Еле сдержавшись, чтобы не накричать на Шона, она сделала вид, что удовлетворена и даже обрадована подобным раскладом, лишь нуждается в дополнительном оборудовании для более тщательного мониторинга состояния подопытных. На что Шон тут же дал согласие, заверив, что все, что ей необходимо, будет установлено в ближайшее же время.
Поняв, что зашла в тупик, Мила занялась тем, что пообещала Шону не делать, начала имитировать бурную деятельность, одновременно продумывая план побега вместе с Крисом из института. Для начала, пользуясь тем, что Шон практически не контролировал ее, считая, что она полностью погружена в исследования, сделала дубликат карточки Ника от лаборатории. Затем начала приучать охрану, что часто выходит за кпп института, при этом заставляя охранников выходить с ней и то двигать кадки с деревьями у входа, то протирать указатели и информационные таблички, а если они отказывались, устраивала такие истерики Шону, что вскоре все без исключения охранники были готовы выполнить любую её прихоть, лишь бы она была довольна.
Потом в один из вечеров она пробралась в комнаты, где жил Крис и, вскрыв благодаря своим способностям дверь, забрала комплект его одежды и его пропуск.
Как только эти три пункта её плана были выполнены, она начала придираться к Нику. Все, что он не делал, все было не так. И показания не так сняты и провода он криво крепит, и вообще руки у него неизвестно откуда растут. Ник оказался на редкость терпеливым, и с флегматичным спокойствием выдерживал все её нападки и выговоры, лишь кивая, извиняясь и обещая все исправить.
Тогда она решила сменить тактику, начав жаловаться на Ника. Выбрав удобный момент, она зашла в кабинет Шона и начала прямо с порога:
– Вот сколько можно, Шон? Я больше трех месяцев терпела в надежде, что Ник, наконец, наловчиться выполнять хотя бы элементарные манипуляции, а у него мало того, что руки не пойми откуда растут, так еще и в мозгах ветер свищет, что сегодня сказала, на завтра уже забыл. Мне легче вообще без него, чем когда он постоянно путается под ногами и то показания датчиков собьет, то закрепит их кое-как. Это невозможно терпеть! Найди ему замену! Он туп как пробка. Я не могу с ним больше работать.