Она оттолкнулась от плотного песчаного дна и поплыла в темноту почти без всплеска, только тонкие русалочьи руки мелькнули. Мирко, чтобы не терять ее, кинулся вслед.
Сколько так плавали они рядом, касаясь друг друга время от времени. Звезды были над ними – звезды небесного купола, звезды, отраженные в зеркале озера, плыли вокруг них, а глядя вниз, в глубину, они тоже видели звезды: и синие и холодные подводные огни, и павшие некогда с неба и уснувшие в озере светила, и просто донные отражения звезд, высоко стоящих в небе. Звездная вода омывала и очищала людей, и сами они чувствовали себя не менее чем потомками звезд. Да так, по сути, оно и было, ведь приходит душа человека с высот звездой и уходит Млечным Путем туда же.
Вышли они на берег, то есть Мирко вынес девушку на руках там, где и входили, – у ивы. Риита безошибочно выплыла туда вопреки мраку ночи.
– А теперь сорви вон той травы, – указала она, – да разотри меня ею. А я тебя, и холодно не будет.
Мирко сделал, как она велела, хотя опять удивился, как это она может различить в темноте нужные травы? Или так хорошо помнит, что и где растет по берегу озера? Но трава и вправду разогрела – распалила тело пуще натопленной печи. Мирко сжал девушку в объятиях, но она мягко отстранилась.
– Погоди, подивись еще! – И не успел Мирко глазом моргнуть, как Риита вынула из игольника костяной резной гребень, устроилась на наклоненном стволе ивы и принялась расчесывать свои долгие влажные волосы. И тут-то Мирко понял, что давеча у костра не обманулся: волосы у Рииты были черные, но с явственным зеленым отливом, и вода не то что капала с них, как бывает после купания, а прямо ручьем бежала на землю.
– Что, Мирко? – Она запрокинула голову, и волосы шелковой волной закрыли одно ее плечо, заманчиво обнажив другое. – Полюбилась тебе девушка земная, говорил, что и русалку полюбишь. А полюбишь ли?
Парень глазам не верил. Пред ним действительно была русалка, самая настоящая, такая, как в сказках, – вот почему и в темноте Риита видела, как днем, потому и ночью ходила одна, чего никогда деревенская девушка не сделает. Да и краше была Риита любой красавицы.
Только сейчас Мирко не боялся ни чар колдовских, ни воды, ни страшных сказок. А нитка бус – единственная одежда Рииты, если не считать бисерного обруча, – делала ее еще более манящей.
– Ужели думала, что откажусь? – молвил он нежно. – Полюблю и русалку. Уже полюбил.
Он шагнул к дереву, она скользнула ему на руки, и он понес ее туда, где трава казалась гуще и шелковистее. Уста их слились, и губы русалочьи были сладки, как прозрачный желтый мед, и горьковаты, как трава-полынь…
На всю жизнь запомнил Мирко эту ночь, и как ни была она длинна, всегда казалась короткой, слишком короткой и невозвратимой.
Они лежали, обнявшись, на пахнущей свежестью и печалью траве, когда восточный край неба стал верескового цвета, и звезды стали тускнеть. Из сумрака, ступая почти неслышно, вышел высокий белый конь, потянулся мордой к Мирко, и в лицо пахнуло добрым, понимающим теплом.
– Как же нам дальше? – спросила Риита. – Нельзя ведь земному человеку с мавкой быть.
– Верно, нельзя, – откликнулся Мирко. – Человек без других людей не может, а они русалку к себе не примут.
– Да кабы и приняли, а не житье мавке у людей. Они помолчали.
– Скажи, а правду сказывают про того колдуна и русалку? – спросил отчего-то Мирко.
– Правду, – отвечала Риита. – Только и то правда, что грех на нем был – за то и наказан оказался. Да еще русалки ведь и не было никакой – то марево было, видение, на него насланное.
– Сколько ж лет тебе, Риита? – обняв ее крепче, чтобы чувствовать, как бьется ее сердце, то ли спросил, то ли просто так сказал Мирко.
– Не знаю. Ни как родилась, не помню, ни как русалкой оказалась, не знаю и как в девушку назад превратиться. Говорят, что если мавку расколдовать, тотчас вся красота ее пропадет, и обернется она старухой древней, а то и вовсе мертвой. Только вряд ли это правда – ни с кем еще такого не бывало.
– Не надо такого, ты мне так любезней, с волосами зелеными.
– Знаю, – вздохнула Риита. – Только ведь зимой мы, что щуки, спим под водой в тростниках да водорослях. А как тебе тогда?
Мирко помедлил с ответом.
– Тяжело такое сказать, – начал он, – но придется. Здесь остаться я не могу, и без тебя мне худо будет. Земля, я думаю, не только хлебом да железом жива, волшебства всякие тоже иногда встречаются. А раз так, то где-то и для нас с тобой разгадка отыщется.
Риита положила голову ему на плечо, коснувшись губами его щеки.
– Сколько ж времени минет, а?
– Кто ж знает? Может, месяц, а может, и годы. Тебе ведь время нипочем.
– А ты?
– Что я, – задумчиво проговорил Мирко. – Молодой к тебе вернусь – все ладно будет. А коли старый – сама выберешь: примешь – хорошо, прогонишь – и то не страшно. Человек все одно умирает, а секрет, мною добытый, глядишь, еще кому сгодится.
– Не говори так, – с мукой в голосе промолвила Риита. – Никто боле мне не нужен. А если не найдется разгадки на этот секрет?
– Найдется. Не секрет, так место такое откроется, где можно человеку и мавке без зазрения быть. Вот и дядя Неупокой мне наказывал, что прежде должен человек место себе найти, а там и другое все прибудет.
– Не знаю, Мирко. – Риита откинулась головой на руку Мирко. – Верно, прав ты. И мне тогда там место будет, где и тебе. Ну а если и места такого нет?
– Знать, нитка-участь такая. Остистая. – Мирко приподнялся на локте, любуясь на Рииту.
– Остистая, – усмехнулась горько девушка. – Что за птица такая – душа человечья? Всюду утеху найдет, и в том, что мимо сада-Ирия пролетит, тоже! Что ж сказать тебе? Ступай, Мирко, только обними меня напоследок еще раз.
Алая заря тронула восточный небоскат, и кони, сытые и довольные долгим отдыхом, бродили по поляне или с тихим ржанием катались по росной траве. А Мирко и Риита все никак не могли расстаться.
– Пойдем в росе искупаемся, – сказал он наконец. – Ахти ведь поспит еще?
– Пойдем, – отвечала она. – Он столь проспит, сколь я здесь с тобой буду. Одно жаль: нехитрое это колдовство нам не поможет.
Она поднялась, потянулась вверх, прогнувшись, нимало не стесняясь своей наготы.
– Ладно, будет тут горевать. Разве то не сладко, что мы здесь повстречались? Догоняй! – крикнула она и побежала по поляне.
Мирко вскочил одним махом и бросился вслед за ней.
Роса была обильная и обжигающе холодная, жесткие стебли высокой травы хлестали по телу, и скоро оно стало гореть, будто после банного веника. Долго еще потом качались перед глазами побледневшие, но еще не опавшие цветки иван-чая и марьянника.
Роса смыла все, что тяготило душу, и возвращались они к серебристой своей иве, будто заново узнав друг друга, с легким сердцем, готовым к долгой, но преходящей разлуке.
– Ничего у тебя просить не стану, – говорила Риита, когда они уже оделись, хотя сладкое любопытство не спешило их оставить. – Сам ты все обещал, что я только хотела. Слово твое, неволить не буду. Потому нехорошо клясться, лучше правду молвить.
– Что ж тебе еще рассказать? – растерялся Мирко, кладя голову ей на колени. – Спрашивай, милая, душой кривить не буду.
– Вот что мне скажи. Мне ты свое слово дал, только судьба, сам говоришь, остиста. Нет ли у тебя за спиной ости такой, чтобы слову твоему помехой была?
Мирко, готовый уже сказать решительно: «Нет», – задумался на миг, и тут снова встал меж ним и целым светом дивный лик каменной богини. И словно коснулось его губ тепло того камня, и стеной окружила глухая, древняя тишь заповедного места, и он, не в силах солгать, твердо произнес: «Есть».
И рассказал Риите-русалке, как по дороге сюда набрел на старые, ведущие вверх ступени.
– Вот оно как, – проговорила Риита. – Должно быть, и впрямь не понять нам, лесным, души человечьей. А вот людям иной раз век мимо доли проходить да ее не увидеть. – Она помолчала. – Ладно, и то не горе. Пора уже. Пойдем к опушке, там валун-камень лежит. Говорят, его еще волоты оставили. Там же и встретимся, если приведется.
Мирко снова взял ее, молча, на руки и пронес до опушки.
У камня он осторожно опустил девушку, а она погладила его по жестким русым волосам.