Мирко хотелось спросить старика сразу про тысячу вещей: наконец-то перед ним был человек, который мог ответить, казалось, на все вопросы, хотя еще совсем недавно, перед ужином, колдун предупредил его, что это совсем не так. Мякша желал узнать, сколько жил Реклознатец в Сааримяки, почему стал колдуном, как поселился здесь и куда еще ходил за знаниями о природе и слове. Про что пел он тогда, десятилетний, на Черном ручье, что за проклятая тайна лежала на кудеснике, что любил париться в баньке на заветном озере, про диковинного большого кота, что мчался впереди дикой охоты, а теперь бродил незнамо где по четским лесам, про охоту, про гусли с серебряными струнами, про бусину, про золотой знак, про Хилку, про дядину веру… Но задал совсем неважный и вроде ненужный вопрос, который как-то сам собой слетел с языка:
– Скажи, дядя Реклознатец, а про светила небесные, про звезды прежний колдун вам рассказывал что-нибудь?
– А то как же! – обрадовался старик. – И много как рассказывал! И про то, как по небосводу ходят, и как не заблудиться, глядя на них в ночи, про приметы всяческие.
– А истории про то, как те звезды появились и что значат собой?
– И это, – не обманул ожиданий мякши колдун. – Да еще все от разных народов и из разных мест предания. У всех ведь по-своему про одно и то же говорится.
– Вот это да! – И Мирко тут же поведал колдуну о том, как любил считать звезды.
– Так что, – сказал старик и мечтательно посмотрел в раздвинутое окошко, – спать ты все одно сегодня опять не будешь. Выйдем наружу, ночь теплую боги послали, посидим на сеновале, звезды сочтем.
Мирко не нужно было звать два раза, да и ночевать он собирался, как всегда, на сеновале. Оставив предусмотрительно поесть коту и спрятав остатки трапезы, они вышли на двор. Все уже спало, хотя ночь еще не облачилась в свой черный летящий плащ. Густая синева разливалась от восточного небосклона, а на западе еще тлела узкая розоватая полоска заката. Звезды на одной половине неба были уже яркие и крупные, как белоснежные перлы, а на другой – бледнели и тонули в последнем свете дня. Но зеленый остров не дожидался, пока ночь прикажет ему заснуть: недвижны были чеканные листы дуба, спал в своем растрепанном колючем гнезде верный спутник колдуна – старый ворон, давно угомонились на насестах куры. Усталые после непрестанных разговоров друг с другом и с ветром, спали кудрявые березы, клены и осины, впали в угрюмое забытье ели, смотрели свои легкие зеленые сны сосны. Склонился над водами папоротник, расслабленно опустив свой тонкий узорный лист – хорошо, что корни держали крепко, не давая ему свалиться в воду. Да и сама вода, пусть и бежала по-прежнему в гранитном, вековечными трудами проточенном желобе, теперь стала как жидкая слюда: вроде бы и двигалась, и стояла спокойно, отражая на одном и том же месте недвижные звезды. Кони сами нашли себе ночлег, да и немудрено это было сделать на крохотном островке. Они вдоволь наелись сладкой колдовской травы, попробовали свежего сена, повалялись в росе, испили из чистой Смолинки, а теперь улеглись тут же, подле сеновала. В назначенный час, после полуночи, они поднимутся, и являющаяся из тени и кромешной тьмы нечисть испугается громовых зверей и убежит, ибо в невидимом мире, где обитают призраки, им является истинно грозный, огненный облик этих верных животных. И коза уже спала в пристройке к овину: Мирко и Реклознатец прямо на руках отнесли ее туда, найдя задремавшей возле своего столбика. Лишь беспокойный Пори не думал смыкать глаз. Он лег у ног хозяина, когда
Мирко и колдун уселись на завалинке. Изредка пес открывал один глаз или поднимал острую морду, озираясь по сторонам и шумно двигая носом: все ли спокойно? Довольный воцарившимся порядком, он вновь клал голову на лапы и смотрел куда-то вдаль, видя нечто, одному ему известное. Спал ли этой загадочной ночью хозяйский кот или гулял где-нибудь, разыскивая мышиные или птичьи гнезда, доподлинно не известно. Ни одна звезда не пожелала ответить на этот вопрос, видно, кот тоже говорил со светилами и, более того, состоял с ними в тайном сговоре.
Долго ли просидели рядом молодой мякша и старый колдун-хиитола, беседуя о звездах, никто не считал, слишком уж увлекательным было это занятие. Колдун знал о небе безмерно, даже бездонно – как и само небо – много, но не все. Он слушал Мирко, когда тот осмеливался брать слово, с доброй, даже блаженной улыбкой, кивая в такт повествованию, как бы подтверждая: знаю, знаю, правду молвишь, и я такое слышал. Однако пару раз и у Мирко нашлось чем удивить старика. Когда же он повел речь о том, что ведают о звездах оленные люди, колдун и вовсе попросил сказывать не очень скоро и подробнее. Вот уже стал подбираться Мирко к цветку-звезде, что заключен внутрь небесной горы-стамухи, уже готов был заплясать огнисто и многоцветно Найнас-сполох, но, словно почуяв, что сейчас приспеет и очередь северной черной тени, Реклознатец положил руку на его плечо и сказал:
– Ладно, молодец, утомил я тебя, дабы прихоти своей старческой угодить. А ты ведь давно не спал толком. Хочешь – на сеновал полезай, а то в избу иди. Я тебя еще завтра дослушаю, а ныне не к спеху. Ночь все ж. Об остальном завтра. Крепкого сна тебе, Мирко Вилкович.
Зарываясь в сено, уже полусонный, мякша спросил:
– Дядя Реклознатец, а змей ты в сене не держишь, часом? А то у Виипуненов ужаки по сеновалу так и шныряют.
Колдун усмехнулся:
– Нет, мне не надо. Мне кота хватает, чтобы мышей ловить. Однако мой остров ни для какой твари не запретен. Спи, не бойся.
И Мирко, зарывшись в сено, погрузился в сновидения. Ему снились кудлатые облака, подсвеченные утренним солнцем, радуги, встающие над великими реками, скачущий по замшелым плоским камням ручей, весь в зарослях папоротника, заливные луга в незабудках и холмы в седой от инея траве, а еще никогда не виданные горы – огромные, из цельного камня, будто непомерно разросшийся валун, а на вершинах их белый-белый снег. Потом снег оказался уже вокруг Мирко, он летел и летел, холодный и мягкий. Мирко стоял где-то в незнакомой местности на росстани, среди мелколесья, а снег падал и падал, забивая все ложбины и промоины, и только замерзшая плотная лента дороги вилась к небосклону.
На сухой осине, выросшей как раз на росстани, восседал черный ворон и смотрел на него внимательным всезнающим оком. Было не холодно, но как-то зябко. Нет, не от воронова взгляда – от снега, к тому же еще и ветер стал подниматься. Правда, откуда-то снизу исходило тепло: оказалось, это Пори притулился рядышком, прижавшись к левой ноге хозяина…
Мирко очнулся. Серый утренний свет едва сочился сквозь отдушину. Он пошарил рукой и наткнулся на что-то шерстяное и теплое: пес действительно был тут и как раз к левой ноге привалился жарким боком. Было и вправду прохладнее обычного. Мирко заворочался, невежливо пихнул Пори, на что тот не обиделся, и высунул голову наружу. Погода переменилась. Задул резкий холодный ветер-глубник, прилетавший от северных хребтов Промозглого Камня. Злой и колючий, он пробирался в любую малую щелку, выдувая тепло. Небо затянуло серой пеленой – не поймешь, где солнце, встало ли. Дождя, правда, не предвещалось: глубник был сухим ветром. Окинув взглядом спавший еще двор-поляну,
Мирко рассудил, что раз сегодня он останется у колдуна, то подниматься слишком рано не стоит – все равно все еще спят. Надо было бы, конечно, посмотреть, что делают кони, да сходить в избу, прихватить что-нибудь потеплее укрыться, но было так лень, так не хотелось вылезать с сеновала, что Мирко просто заткнул почти наглухо эту единственную отдушину, зарылся поглубже, прижал к себе такого же сонного и разомлевшего Пори и снова провалился в сон.
Когда он проснулся окончательно, собаки рядом уже не было – ее лай слышался где-то сзади, среди деревьев. Мякша выбрался наружу: рассвело, но все было какое-то серое, бледное, словно пылью присыпанное. Из обложившей небосвод смури сочился скуповатый полусвет, будто не середина зарева-месяца сейчас была, а конец рюена. Кони – все трое – расхаживали тут же, по двору. Несмотря на то что похолодало, они, кажется, были вполне довольны жизнью. Заприметив, что хозяин изволил пробудиться, Белый издал фыркающий звук, означающий радость, подбежал, цокая копытами, и положил морду на груду сена. Мирко, левою рукою протирая глаза и приглаживая растрепавшиеся волосы, правой погладил друга. Белый, казалось, замурлычет сейчас, ровно кот, так ему было хорошо. «Жаль, – подумал мякша, – придется-таки их отсюда уводить. То-то славно им тут. Зимой вот только туго стало бы, – успокоил он себя. – На козу у колдуна сена достанет, а вот трех коней прокормить – это весь остров, хоть до травинки выкоси, – не напасешься».