Но это отвратительное зрелище было недолгим: тут же на теле проступили язвы разложения, плоть опала, оголив белые кости, а следом почернели и рассыпались в пыль и они, лишь серый туман на месте второй половины тела продолжал существовать. Грибы снова двинулись вперед, они охватили место падения демона, сгрудились над серым облаком так, что мякша перестал видеть, что там происходит, а затем разом слились воедино, закружились, образовав какую-то бурую кочку – так быстро было их вращение. Кочка стала постепенно уменьшаться и наконец вовсе скрылась под землей. Все исчезло, как будто и не было. Лишь круг выжженной земли двух сажен в поперечнике остался среди поляны, а в том месте, где грибной строй изничтожил железный меч, на траве осталась рыжая ржавчина.
Напряжение боя схлынуло, как вода после краткого разлива, оставив за собой неприбранную развороченную землю, сломанные ветви и разный сор. Мирко глянул на небо: облака, переросшие уже в низкие померклые тучи, заволокли его совсем. Вот-вот должен был начаться сильный и затяжной дождь. Вороной и гнедой, понуро опустив морды, бродили по жесткой невкусной траве, тыкаясь то туда, то сюда в поисках более-менее съедобного пучка. Переминаясь, будто смущенный чем-то, подошел Пори, вопросительно глянул на хозяина. Мирко нагнулся с седла, потрепал собаку по мохнатой голове, поскреб за ушами. Затем поехал посмотреть, где заветная стрела. В том месте, куда, по его расчетам, ей следовало упасть, стрелы не было. Не было ее нигде – канула, словно в темную, бегущую незнамо куда воду. «Наверно, – подумал он, – в опричный мир вылетела, не иначе». Теперь у него осталась только одна такая – про стрелу для Антеро Мирко позабыл, оставив у себя, третью забрал по уговору Ахти.
Было еще не так далеко за полдень, но Мирко казалось, что начало смеркаться, так уныло было все вокруг. Победа над грозным врагом не радовала: это только начало открытой охоты. Сырой прохладный ветер поднялся с востока. Юноша надел плащ, подозвал коней и собаку. Пора было продолжать путь. Уже въехав на дорогу, разрезавшую ельник, Мирко услыхал за спиной странный гул и обернулся: на месте серого валуна огненным рисунком в земле открылся черный, уходящий в неведомую глубь зев. Грибы довершали бой, очищая землю от старого зла.
Одолев пологий подъем, Мирко увидел пред собой широкое поле. Справа, выныривая из густых зарослей, бежала черная вода Смолинки, слева к ней тянулась балка: где-то впереди они должны были вскоре встретиться. К тому месту уходила и дорога, а дальше снова вставал лес, но не густой непролазный ольховник и не мрачный ельник, а светлый сосновый бор. Светлым, конечно, он виделся, если было вёдро. Ныне же, как и ожидал Мирко, начинался дождь. Хорошо хоть, что путь по-прежнему был выложен плитами. Чавкать по жидкой грязи, в какую обращались дороги после долгих дождей, вовсе не хотелось. Мирко вздохнул и тронул поводья. Белый послушно зацокал вниз.
Поле миновали быстро, и вскоре Мирко проехал по хорошему мосту, переброшенному над старым руслом, из которого в Смолинку сбегал мелкий ручеек. Вода в нем была мутная и глинистая. Мост был сработан на славу: серые глыбы были пригнаны плотно, да так, что ни вода, ни время не смогли расширить щели и обвалить камни. Видимо, некогда здесь стояли деревянные башенки для стражи, но теперь от них остались только несмываемые черные пятна: их когда-то, пытались сжечь. Под сильным восточным ветром дождь падал косо, и Мирко уже здорово намочило спину, когда наконец он въехал в сосновые чертоги. Назавтра, после полудня, он должен был добраться до Хойры, и мысль эта хоть немного согревала: путь в одиночестве начинал тяготить. Казалось, что среди людей погоня, начатая за ним неизвестно кем, приостановит свой бег. Но сегодня он не боялся уже ничего. Короткий бой, а больше заклинание и тот порыв ярости, неожиданно обуявшей его, теперь обернулись усталостью и пустотой. А еще предстояло разводить костер из сырых дров, вешать полог, сушиться… Мирко решительно свернул направо, к Смолинке. Пора было устраиваться на ночлег, а близ дороги делать это было уже небезопасно: близились людные места, а значит, могли появиться и лесные разбойники.
Неподалеку от воды, где к реке можно было, в случае чего, выйти и ночью, не рискуя оскользнуться с берега, он выбрал себе местечко под высокой сосной. Густые кусты бересклета, росшие вокруг, закрывали от дороги даже огонь костра. Соорудив остов шалаша и забросав его ветками, мякша покрыл все это рогожей, другую бросил внутрь, вокруг вырыл канавку, чтобы вода не подтекала снизу, и получилось даже уютно. Кони долго бродили, не очень радуясь беспрерывному дождю, но потом как-то устроились под высокими кустами, где листва хоть немного защищала от стылых капель. Пори, который от когтей до головы перемазался, пока бегал по полю, пришлось заставить искупаться в Смолинке, и теперь от бока собаки, подставленного ближе к огню, исходил едва заметный влажный пар. За сырой тоскливостью дождя блекли недавние события – вот уже и Реклознатец с вороном на плече, и забавные усатые бобры сделались какой-то полусказкой, случившейся с кем-то совсем другим. Он будто опять вынырнул, выплыл из стремнины, называемой жизнью, а войти в сказку еще не сумел. И серые тени полусна-полуяви, призраки, о которых расскажи обычному человеку – не поверит, обступали его: демон с двуручным мечом, ходячие грибы-воины, знаки на замшелых камнях, заброшенные дороги, старинные мосты. Сейчас Мирко, наверное, даже жалел о том, что не послушал умного совета Реклознатца: солнечное утро над Сааримяки, поля со спелыми колосьями, дородный Кулан Мабидун с кузнечным молоточком, звуки кантеле над Черным ручьем, теплая рука Хилки – вот где было его место на земле. Однако он, сам того не заметив, все же миновал где-то те два каменных столба, меж которыми не решился пройти мальчиком. И теперь приходилось мокнуть в лесу под дождем, а завтра опять начинать путь по владениям серых призраков, нетореный и непонятный, ведущий неизвестно куда, к каким-то далеким берегам в тумане, которых, вполне может статься, и нет вовсе. Только сворачивать с него было уже поздно.
Дождь вроде бы начал стихать. Мирко поднялся и прямо босой вышел из шалаша посмотреть погоду на завтра. В лесу веяло свежестью, ночь обещала быть холодной. На закате облака расползлись, над дальними соснами огненной красной полосой догорал закат, а ветер упал. Все это предвещало добрый завтрашний день, и Мирко решил, что в очередной раз для него все вышло не так уж плохо, как могло быть. Длинные пальцы всадника опять схватили горящие уголья, да тут и обожглись.
Серое утро, как и предвиделось, сменилось погожим днем. Дорога шла все лесом. Теперь она была уже не такая гладкая, как день или два назад. Все чаще плиты или отсутствовали, или лежали совсем растрескавшиеся, рассыпавшиеся в пыль. Но дорога не хотела уступать и, как заколдованная, упорно не зарастала не то что сосняком или подлеском – трава не покушалась на землю, где прежде лежали камни. «Однако если она и до самой Хойры так будет бежать, что ж о ней никто не знает?» – подумалось Мирко. В полдень встретился ему ответ: землю прорезала поперечная трещина, глубокая, как колодец, и узкая – конь запросто перемахнет, если без поклажи. Здесь дорога обрывалась. Дальше, за трещиной, начинался самый обыкновенный сосновый лес, но, хотя даже намека на узенькую тропку в нем не было, деревья стояли как-то почтительно расступившись, так что получался почти прямой проезд, достаточный, чтобы разъехаться двум конным. Поглядев в провал, из осклизлых стен которого торчали кривые корни, Мирко увидел плещущуюся на дне воду. Хотя бы тут обошлось без колдовства: дно у трещины было. Зато и объехать ее не было никакой возможности: справа над Смолинкой вставал песчаный обрыв, а налево трещина тянулась так далеко, сколь мог видеть глаз. Тратить время на объезд было бы жаль, да и кто ж его знает, что там за место, где находится объезд: может, бурелом непролазный, а может, такое болото, что и конь увязнет. А тут прямо напротив – дорога!