— Я слышал, там могут согнать с твоей земли и отправить тебя хрен знает куда, а детей угнать в принудительное рабство. — Платон сжал кулаки под столом. — Не похоже это на хорошую жизнь.
— Ну, жить бы я среди них не хотел. Прозвища вместо имен, зарубить могут за любую мелочь, рабов вроде как нет, но каждый по сути раб. Деньги всем правят, можешь купить что угодно. — Рот Лаза скривился. — Хоть королем там стань, если денег хватит. А если не хватит — будешь хуже грязной свиньи.
— И всё же они живут они лучше?
— По итоговому счету — да. Они варвары, дикари, но очень богатые и умелые дикари. Хочешь совет? Аккуратней с ними. Твои слова могут убедить караванщиков, но вряд ли убедят северян, потому что половина из них верит в силу, а вторая половина — в деньги.
Платон вздохнул. Еда и вино как-то резко потеряли свой богатый вкус, слишком уж то что говорил Лаз походило на то, с чем приходилось сталкиваться в прошлой жизни. Право сильного и вера в то, что можешь купить что и кого угодно — именно это он ненавидел с детства, чуть ли не с того момента как увидел первого хулигана.
Глава 17
— Кстати, про тебя спрашивал тот старик, — сказал Лаз.
Платон покрутил головой, но не увидел никакого старика.
— Какой еще старик?
— Тот, что с Игорем болтает. Если так можно сказать про разговоры с Игорем. — Лаз указал рукой на один из столов. — Он вроде летописец или что такое.
Платон обернулся. Рядом с Игорем действительно сидел седой высокий старик, замотанный в огромную хламиду, рукава прикрывали костистые пальцы едва ли не до ногтей, воротник скрывал шею, лицо покрыто сетью морщин. Летописец увлеченно что-то рассказывал, но Игорь только отрицательно мотал головой периодически.
— Пойду-ка узнаю, что ему надо. Ещё договорим.
— Ага. — Лаз ухмыльнулся и поднял кубок, подзывая одну из рабынь. — Я никуда отсюда ещё долго не денусь.
Платон приземлился на лавку рядом со стариком. Сразу обратил внимание, что и старик, и Игорь довольно бодро пили — рядом стоял большой полупустой кувшин.
— Прошу прощения, что прерываю ваш разговор.
— Нет нужды, друг мой. — Голос у старика оказался зычный и громкий. — Мы всегда рады новым собеседникам.
— Он пытается убедить меня заняться героическими подвигами, — хмыкнул Игорь.
Героические подвиги и Игорь казались несочетаемыми, но старика это, судя по всему, не смущало.
— Я просто говорю, что достойные люди должны стремиться сделать мир лучше, потому что кроме них это сделать некому. От людей недостойных ждать этого еще более глупо.
— Всегда говорил то же самое, — ответил Платон, — но нас не представили. Я Платон.
— О, прошу прощения. — Старик подскочил, росту в нём оказался метра два. — Я Шантри, летописец, странник и, можно сказать, мудрец.
— Шарлатан он старый, — буркнул Игорь.
— Что вы имеете в виду?
— Я член ордена Пера, скромной организации, занимающейся историей. Наши основатели пытались восстановить былой порядок, мы же лишь собираем крупицы и пытаемся восстановить картину того, что происходит сейчас, — пояснил самопровозглашенный мудрец.
— В своё время Шантри мне очень помог, — добавил Игорь. — Ему можно доверять, а если бы не его занудство и склонность к нравоучениям, то я бы даже назвал его другом.
Игорь? Назвал бы кого-то другом? Это определенно становилось интересным.
— Я поражен! — воскликнул старик. — Поражен в самое сердце! Я ведь искренне забочусь о твоей судьбе, Игорь, а что до нравоучений — так это во мне говорит опыт прошлых столетий.
— Один мой товарищ сказал, что вы обо мне спрашивали, — сказал Платон, внимательно наблюдая за реакцией летописца.
Тот даже не забеспокоился.
— Конечно, как бы я мог пропустить такую историю: человек из далеких земель, найденный в пустыне, начинает менять судьбы великих мира сего! — с энтузиазмом затараторил старик. — Так рождаются пророки, друг мой.
— Так вы просто хотели узнать мою историю?
— О, да, мои уши жаждут историй, словно сердце моё жаждет вина. — Летописец сделал огромный глоток из кубка. — Но, думаю, у нас будет время поговорить обо всём обстоятельно, а то сейчас, боюсь, я пера не удержу.
— Будет время?
— Игорь любезно предложил мне отправиться вместе с вашим караваном на север. Цитадель моего ордена находится примерно на середине вашего пути, так что если ваша Ведущая согласится принять меня, то у нас будет с вами куча времени поговорить. А вот, кстати, и она!
Платон повернул голову. В их сторону двигалась Амалзия, снова одетая в дорожную одежду, скрывающую её красоту, всё еще бледная, с тяжелыми синяками под глазами. Она нервно потирала шею, словно та болела, потом приблизилась к их столу и села напротив Платона.
— Что тут? Очередной заговор?
Платон открыл было рот, но его опередил Игорь.
— Шантри — мой старый друг, — он бросил взгляд на старика, — ему нужно в ту же сторону, что и нам. Можем мы взять его с собой?
Амалзия скептически оглядела летописца.
— У него есть деньги?
— О, моя дорогая, у меня есть кое-что лучше! — внезапно вмешался старик, облокотившись на стол. — У меня есть истории, множество историй со всех концов света.
— Историями сыт не будешь, — хмыкнула Амалзия.
— К тому же я неприхотлив, могу спать практически на голой земле, мало ем и крайне редко жалуюсь на жизнь, а уж в дорожных ситуациях я разбираюсь отлично и всегда могу дать совет.
Амалзия взглянула на Игоря с сомнением. Тот кивнул.
— Шантри не потребует дополнительного внимания, а польза от него действительно будет — он отлично управляется с повозкой и неплохо готовит. К тому же ему ехать с нами лишь полпути.
Амалзия сделала несколько коротких вдохов и выдохов. Да что с ней такое?
— Ладно. Пусть едет, но только пока не начнет доставлять проблемы. Возиться с болтливым стариком я хочу меньше всего. Хватает скрытного безумца и авантюриста-манипулятора.
Она встала и направилась в другой угол зала.
— Кажется, вы ей нравитесь, ребята, — хихикнул Шантри.
Игорь молча разлил оставшееся вино по их с Шантри кубкам.
— Догоняй уже давай, чего сидишь, — хмуро сказал он Платону. — Скрытный безумец, надо же. Так меня ещё не называли.
— Всё бывает в первый раз, друг мой. Так выпьем же за новизну!
На этих словах летописец резким движением поднял кубок вверх, чуть не облив вином всех вокруг. Игорь же приподнял бокал вверх с куда меньшим энтузиазмом.
— Я скоро вернусь, — сказал Платон и направился за Амалзией.
Она устроилась в углу, в удалении от остальных, практически не пила, только жевала какие-то зеленые листья. Платон присел рядом.
— Ты не пьёшь?
— Не хочу, чтобы в дороге голова болела. — Она провела рукой по волосам. — А ты, кажется, всерьез решил напиться.
— Чего? — удивился Платон. — Да я едва ли пару кубков выпил.
— Ну-ну. Всё это подступает незаметно, да?
— Ммм? — поднял бровь Платон.
— Принятые решения всегда нагоняют тебя рано или поздно, я об этом. — Её плечи приподнялись, локти прижались к ребрам, кисти оплели предплечья. — Иногда в новом виде, иногда ты даже не распознаешь их, но они всегда нагоняют.
Одна из рабынь поставила перед Платоном кубок с вином и исчезла быстрее, чем он успел что-то сказать. Он взял его в руку, впервые всмотрелся: грубая работа, простая обожженная глина, примитивная гончарный круг. Странно, что они используют глину, а не дерево — кубки частенько должны биться.
— Я не уверена, что ты понимаешь, к сожалению. Иногда кажется, что груз прошлого на тебя вовсе не давит. Будто ты попал сюда чистым и всегда уверен в том, что делаешь.
Амалзия поставила локти на стол, уложила подбородок на ладони. Во взгляде внезапно промелькнул интерес.
— И каково оно? Быть таким?
Платон тяжело вздохнул, сделал большой глоток и ответил:
— Сложнее, чем кажется, но проще, чем любой иной вариант. Знаешь, в моей юности была одна история. — Он потер внезапно занывшие в том месте, где его ранила мантикора, ребра. — Я тогда учился, хотел быть круче всех — стать богатым и умным, сильным и стильным. Был довольно заносчив, считал, что всегда прав, что победу нужно вырывать зубами, а сдаться — удел слабых.