— А чем он так силён-то?
— Достоверно никто не знает, Платон. Основная его сила — это власть, тысячи бойцов, снаряженных в железо, и кучка преданных ему лично Знающих. Сам он, насколько известно, не сражается ни с кем, но и убить никому его не удалось ещё. Хотя раньше многие пытались, как по своей инициативе, так и за немалые деньги.
Платон промолчал в ответ и задумался о том, что следует придумать новую легенду. Старую, видимо, многие легко могут раскусить, не говоря уже о том, что слишком много людей знает о его происхождении. Лаз, Амалзия, Игорь, Вол, теперь ещё этот старик. За Волом к тому же нет никакой возможности следить, и остается верить, что он действительно сдержит своё слово, как заверяла Амалзия. Внезапно в его голове всплыл ещё один важный вопрос.
— Погоди, ты сказал, что за 30 лет тут было как минимум шесть попаданцев?
Глава 19
Когда они добрались до постоялого двора, на улице уже стемнело, так что распрягать волов пришлось уже при свете факелов. Хозяйкой постоялого двора оказалась крупная мрачная женщина, которая сразу потребовала, чтобы никто тут не пьянствовал, не буянил и оружия не обнажал, раздала указания двум мальчишкам о том, как распределять гостей, и удалилась на кухню.
Приземистое двухэтажное здание было сколочено из толстых бревен, чем сильно отличалось от домов в городе, которые были в основном сделаны из глины, кирпича и камня. К дому примыкал большой хлев, куда и отправили волов, а за ним находился немаленький сад — не того типа, что делаются для красоты и аккуратно подстригаются, а максимально функциональный, рассчитанный на получение урожая.
Внутри большой зал был заставлен столами так, что приходилось протискиваться, а освещался только парой тусклых жаровен. Тем не менее, пока они ждали ужин, Гор сказал, что останавливался тут на пути в Псайкру, и что место хорошее, безопасное и кормят вкусно.
— Здесь всё на удивление по-северному, хотя хозяйка не из наших, — сказал он. — У неё всё по уму, всё для дела.
Платон изрядно устал от долгих разговоров, поэтому в основном молчал и работал ложкой. Рагу с чем-то, напоминающим картофель, было весьма жирным, но вкусным, а яблочный сидр хоть и отдавал кислинкой, но пился легко. Пока они добирались сюда, Шантри кратко рассказал ему о том, что сюда действительно периодически попадают люди из другого мира или даже миров. Деталей он не знал, но явление было далеко не редким. В некоторые периоды истории попаданцев было больше, чем обычно, в некоторые их будто бы вовсе не было. Впрочем, Шантри сказал, что всерьез информацию никто не собирал и многие из попаданцев могли удачно замаскироваться или просто погибнуть слишком быстро. Большинство из них обладало неординарными способностями, но такие как Сурт — были скорее исключением. Многие думали, что один из пророков, живший около трехсот лет назад, принадлежал не этому миру, жизнь же остальных пришельцев из других миров редко всерьез что-то меняла в мире. Те трое, о которых знал Шантри, были в целом обычными людьми, один, судя по всему, был каким-то бандитом и сделал неудачную попытку подмять север под себя, вторая жила спокойной жизнью несколько лет, пока внезапно не исчезла абсолютно таинственным образом, третья хотел присоединиться к Лорду-протектору и вроде как даже добралась до него, но больше о её судьбе никто ничего не слышал. Это всё позволяло сделать однозначный вывод — встреча с Лордом-протектором одновременно и не сулит ничего хорошего, и в то же время неизбежна, если не хочешь всю жизнь бегать и прятаться.
— Ты, конечно, прав, летописец, в войне много героического и интересного, но грязи куда больше, — спорил Лаз с Шантри. — Умирающие дети, гниющие раны, сломленные люди — это далеко не радость в сердце, и не алый закат перед глазами.
— Охохо, — гулко засмеялся старик, — да вы на самом деле поэт, друг мой. Я не спорю, что война жестока и ужасна. Кровь, грязь, боль и пот, как говорил Уцилий. Но стоит ли это рассказывать потомкам? Будут ли они это слушать? А истории о подвигах интересны многим, все любят слушать про то как герой, простите меня, нагибает весь мир.
— Ага, только вы не хуже меня знаете, что всё это сказки и в жизни так не бывает, — ткнул в него ложкой Лаз.
— Так, а нужно ли нам отражать жизнь? В конце концов, тот, кто рассказывает истории — раб двух хозяев: своего читателя и самой своей истории. Ему приходится идти на компромиссы, как бы ни хотелось это отрицать.
— Разве летописцы не должны пытаться передать историю максимально точно? — спросил Платон, дожевав очередной кусок.
— Некоторые, возможно, — ухмыльнулся Шантри. — Но орден Пера иначе относится к этому. Истории могут вдохновлять людей, могут вгонять их в отчаяние, могут менять их взгляды. Мы верим, что это важнее, чем просто излагать правду.
— То есть, вы просто врёте, чтобы манипулировать людьми? — внезапно включилась в разговор Амалзия.
Девушка к вечеру стала еще более бодрой, она была практически везде, за всем следила и всем помогала. Казалось, будто дорога подействовала на неё благотворно.
— Нет, нет, прошу вас, — замахал руками Шантри, едва не сбив со стола кубок, — мы не врём. Я понимаю ваши ассоциации. Врёт, например, Лорд-протектор, искажая историю в своих интересах, заставляя людей думать то, что ему выгодно. Мы оставляем людям выбор, просто стараемся сделать так, чтобы наши истории чему-то учили.
— И как же вы определяете, чему нужно учить людей? — с желчью в голосе спросила Амалзия.
— О, очень просто, моя дорогая. Мы изучили множество разных текстов и слухов, начиная от сказок и заканчивая научными трактатами. И все из них сходятся в понимании того, что для человека хорошо, а что плохо. Быть счастливым — хорошо, умирать — плохо. Радоваться — хорошо, грустить — плохо. Рабство — плохо, свобода — хорошо. Разве вы не согласны?
На лице Амалзии проступила недовольная гримаса, но она всё же кивнула.
— Но разве война — это не что-то плохое? — спросил Платон. — Не лучше ли тогда, показать людям, насколько она ужасна?
— О, друг мой, — Шантри грустно улыбнулся, — война безусловно ужасна, но иногда мир требует войны. Или вы думаете, что сможете победить зло, остановить тиранов, освободить рабов и изгнать разбойников, не пролив крови?
— Иногда достаточно изобличить того, кто делает зло, сбить его авторитет, показать людям, кем он является. В конце концов, любого человека можно переубедить, — ответил Платон.
— Я с ним не согласен по поводу переубеждения, но тоже считаю, что войну не следует писать излишне красиво — это куда чаще вдохновляет тех, кто без сомнений считает свое дело правым, хотя оно таким не является, чем тех, кто реально желает сделать мир лучше, — добавил Лаз.
Шантри погладил бороду, посмотрел внимательно на обоих мужчин. Платону на какой-то момент показалось, что его сейчас оценили и следующие слова будут подобраны исходя из этой оценки.
— Знаете, друзья, я очень много лет этим занимаюсь, и скажу вам так, никакая высказанная правда, неважно пером ли, голосом ли, ничего не стоит, если нет людей, которые за эту правду будут стоять. Есть сотни историй о том, как тираны совершали страшные преступления, а люди продолжали их терпеть, хотя и знали обо всем. Некоторые вещи можно изменить только огнём и мечом, но для этого нужна смелость, которую мы даем. Что касается тех, кто развязывает войны с недобрыми намерениями, то тем более нужны люди, которые смогут им противостоять. Перо и меч могут быть сильными союзниками, если применяются с умом. — Старик залпом осушил весь оставшийся кубок и уже более веселым тоном добавил. — А ум такая штука, он либо есть, либо его нет.
Ночью Платон проснулся от шума внизу. Что-то гремело, раздавались приглушенные голоса, какая-то ругань. Внизу должен был дежурить один из караванщиков, молодой парень, который когда-то в Куаре выведывал у кочевника истории об оазисе, так что по идее всё должно было быть нормально, но чутье не дало погрузиться в сон обратно.