— Что смотришь, гость? — Мауген, как видно, тоже был из наблюдательных. Или сам Оррик не смог скрыть тоски во взгляде.
— Да просто хорошо тут у тебя, хозяин.
Мауген хмыкнул. — Видать, набродился ты по глуши изрядно, если так про мою скромную избу говоришь. Ладно, иди-ка лучше до бани, пока я стол накрываю, топить сегодня уже поздновато, но окатиться вода найдётся, как и лишний халат для гостя. Там расскажешь, какими ветрами тебя сюда занесло из дальних краёв.
Меньше чем через полчаса Оррик уже сидел за столом, ощущая драгоценное чувство комфорта и жестикулируя деревянной ложкой в аккомпанемент своему рассказу, когда не использовал её по назначению. Основным блюдом за импровизированным ужином служило рагу из грибов и кабанины, которое Оррику показалось невероятно вкусным — впрочем за последние годы ему столько приходилось питаться сухарями и вяленым мясом, что он начал ценить любую нормальную еду.
— Далековато ты забрался от своей страны, ничего не скажешь, — тон Маугена был благодушным, но от гостя не укрылась колючая подозрительность, скрытая во взгляде хозяина.
— Сперва влип в такие дела, что оставаться дома было нельзя, — пожал плечами Оррик, сохраняя непринуждённый вид. — А потом, то неприятностей на новом месте находил, то страны попадались такие, что не остался бы даже посули мне местный королёк полкоролества и дочку в жёны. Брожу теперь по свету наудачу — сам ведь понимаешь, с одной стороны дваждырождённому везде почёт, а с другой чужака без роду-племени каждая сволочь так и норовит использовать для своих мутных дел.
Мауген понимающе хмыкнул и чуть расслабился, чего не заметил бы менее опытный дваждырождённый, но заметил Оррик — видимо поверил. Ещё бы не поверить. Нельзя сказать, что слова Оррика были прямой ложью, но вывернул причины своего путешествия он так, чтобы они были калькой с наиболее вероятных причин, по которым опытный дваждырождённый, явно когда-то бывший большой шишкой, носившей серебро и шелка, мог убраться жить в глуши, где из соседей зверьё да нелюдь. Как видно, его догадка попала достаточно близко к цели.
Оррик отправил в рот ещё пару ложек, прежде чем возобновить разговор:
— Ты там про чужеземные диковинки говорил. Ну, что правда, то правда, побывал я во многих местах, и в подземельях гномов, и в волшебных странах эльфов с феями, и в царствах великанов, и в местах, куда дракон костей не заносил. Видал я по пути всякие чудные и странные вещи — и озёра поющих пятицветных кувшинок, и вечногорящие леса, и землю, где небо навеки затянуто тучами, а свет людям дают лишь вспышки бесчисленных молний. Во многие переделки и истории мне случалось впутываться. Я теперь всё равно что ходячий сборник сказок о диковинном и необычном, да вот только, Восемь свидетели, всё это не сказки, а чистая правда. Сдаётся мне, человек ты искушённый, людских распрей и сам навидавшийся повыше крыши, так что вот послушай лучше рассказ о Самоцветном городе и его необычных жителях, которому я сам, пожалуй, не поверил бы, если бы не видел всё своими глазами…
В рассказах о чудесах далёких стран Оррик действительно был полностью правдив, поскольку успел навидаться таких вещей, перед которыми бледнела его собственная фантазия.
Следующий день Оррик тоже провёл повествуя о своих путешествиях и приключениях. Сильно торопиться ему было некуда. Мауген, будучи куда менее разговорчив, ограничился со своей стороны, кратким описанием земель к востоку, куда направлялся Оррик. Земли эти оказались именно такими, через которые Оррик предпочитал прокладывать свой путь — заселёнными и скучными окрестностями одного из мелких внутренних морей, напрочь лишёнными чего-либо захватывающего, волшебного и великого. Если удастся не слишком светиться, следующие несколько сотен верст можно будет преодолеть если не в комфорте, то без смертельных опасностей на каждом шагу.
На второе утро Оррик проснувшись обнаружил себя в одиночестве. Хозяин ушёл куда-то едва успел посветлеть горизонт. Впрочем, он оставил на столе для гостя мёд, орехи, сухари и напиток на местных травах. Оррик как раз завершал свой завтрак и обдумывал мелкие признаки, указывавшие на то, что к Маугена кто-то заходил погостить существенно чаще, чем можно было ожидать в такой глуши, как снаружи послышались узнаваемые на слух тяжёлые шаги и в дверях появился сам Мауген. Вид у него был мрачнее обычного.