А затем Оррик смог наконец выровнять Дыхание и сконцентрировать текущую через него силу — в невозможное с виду уклонение от удара, который должен был перешибить его чуть выше пояса и прямой выпад, стремительный как удар грома. Шпага, выкованная одним из лучших оружейников далёкой западной страны, легко прошла и через кольчугу и через тело, проткнув грудь здоровяка насквозь, пробив лёгкое — и на миг застряла между рёбрами.
Здоровяк, хоть на лицо и казался тупым, среагировал быстрее Оррика, который целых полсекунды пытался выдернуть шпагу обратно. Он вмиг ухватил противника за кисть руки — а затем, отбросив меч, сжал в объятиях, которые можно было бы, наверное, назвать медвежьими, если б не тот факт, что простого медведя такая хватка раздавила бы как перезревший фрукт.
А у Оррика хребет и грудная клетка её выдержали, в основном, так что хоть в глазах и потемнело, но ещё остались силы отвести голову назад и силой ударить здоровяка лбом в подбородок. А когда хватка на миг ослабла — вытащить висящий на поясе нож и всадить неприятелю в бок, раз, другой. Нож был самым непримечательным, больше пригодным для всяких хозяйственных нужд, которые возникают в путешествии — но лезвие всё же пробило кольчугу и сломалось лишь на втором ударе.
Здоровяк испустил жуткий булькающий вой, нечеловеческая мощь исчезала из его рук. Даже слабые дваждырождённые могли выдерживать и залечивать безусловно смертельные для обычных людей раны, но мало кому было под силу долго сражаться и держать Второе Дыхание ровным с пробитым лёгким. Напрягая все силы, Оррик разжал хватку здоровяка, оттолкнул его от себя, вырвал торчащую из груди шпагу.
В тот момент, когда он нанёс противнику свирепый удар в шею, грянул гром. На секунду Оррик оглох. Вспышка молнии была такой, что смотри он в её сторону, то и глаза могли бы пострадать не меньше ушей. Инстинктивно, он отскочил прочь, разрывая дистанцию. Что случилось, пока он сражался со здоровяком?
Мауген видно был незаурядным бойцом. Он сражался один против двух дваждырождённых и всё равно, чтобы сразить его потребовалась чародейская молния. Но сейчас от него остался лишь почти неузнаваемый труп, как в прочем и от брюнета, Зорана или как его. Дваждырождённая женщина лежала чуть в стороне от тропы, куда молния не достала, а правая рука её лежала отдельно.
А вот чародей, похоже, чувствовал себя относительно неплохо. Копьё пришлось ему в плечо, не задев внутренних органов, сейчас даже кровь уже останавливалась, не успев пропитать одежду на боку. И волшебная палочка в его руке была нацелена на Оррика. Расстояние между ними было шагов в пятнадцать. Ни копья, ни топора, ни даже какого-нибудь вшивого ножа, чтобы метнуть в противника у Оррика больше не было. В идеальном состоянии он попробовал бы настигнуть чародея одним рывком, вот только стоило ему на миг остановиться, чтобы оглядеться, как грудь сжала тупая боль, а в глазах помутилось. Сколько рёбер сломаны гадать времени не было. Как и не было времени гадать, сколько сил осталось у последнего оставшегося противника после призыва молнии.
Прежде чем Оррик успел броситься вперёд, чародей заговорил:
— Постой! Нам больше нет смысла сражаться.
Ему всё-таки досталось. Бледное лицо было испещрено каплями пота. Но и Оррик чувствовал себя полуживым, так что ответил не действиями, а словами:
— Это ещё почему?
— Мои наниматели мертвы, как и твой друг. Почему бы нам не разойтись миром? Я заберу их вещи, а на ваши не претендую.
Оррик ненадолго задумался, прежде чем ответить:
— Вы сюда не пешком пришли. Мне нужна лошадь, а лучше две.
— Разве не справедливо будет, если каждая из сторон останется при своих?
Оррик напустил на себя колеблющийся вид и наконец сказал:
— У Маугена была драгоценная корона, он же о ней говорил. Не думаю, будто в его сундуке найдётся ещё что-то ценное, но корона, как по мне — вполне достойная плата за пару лошадей и упряжь.
На этот раз призадумался чародей. На лице его не отражалось ничего, кроме физического напряжения, но Оррик ставил на то, что внутри алчность сейчас берёт верх над осторожностью. И не прогадал: