— Печальная история, — Оррик задумчиво покрутил ус. — Напомнила мне историю, случившуюся с Одиноким Оазисом и тамошним шахом, которую мне рассказали люди и полурослики, видевшие большую её часть собственными глазами. Вот послушай…
От остатков города дорога вела к перевалу, где Белая превращалась в бурный горный поток. Караван по-прежнему никто не осмеливался беспокоить.
Не осмеливался до той ночи, когда Оррика разбудил странный и зычный не то вой, не то рёв, за которым последовали безумные вопли боли, тут же смешавшиеся с паническими криками. И ещё не успев толком выскочить из под одеяла Оррик понял, что Фарди глубоко ошибся насчёт дракона.
Когда-то один упитанный волшебник доказывал Оррику, что даже взрослый дракон не особенно опасен для современного военного лагеря, где его готовы встретить заклинаниями, болтами из баллист и тяжёлыми пулями, рассчитанных на монстров слоновьего размера. Тот волшебник много чего не учитывал. Например, того, что у дракона есть крылья, а впридачу к ним мозги, так что на большую и медлительную людскую группу он нападёт тогда и так, когда и как ему удобнее. Но главное, он не учитывал страха. Оррик в своих странствиях не раз сталкивался со всякими умертвиями и прочими тварями, опасными своей способностью внушать иррациональный колдовской ужас. Страх, внушаемый драконом, был не столь подавляющим, но в чём-то коварнее, потому что не был он ни колдовским, ни иррациональным. Лишь естественная реакция на сильное, быстрое, умное чудовище, лёгкую победу над которым не дадут никакие из человеческих ухищрений, которое можно лишь задавить числом, закидав собственными трупами. Естественное нежелание оказаться в числе этих трупов. И естественное превращение любых искр страха в пожар паники, когда речь идёт о массе застигнутых врасплох гуманоидов.
А уж если добавить к этому животных, страх которых перед драконом нельзя было перебить никакой дрессировкой, то неудивительно, что лагерь караванщиков был охвачен полным хаосом ещё прежде, чем странный звук прозвучал вновь и с неба пролился ещё один поток багрового яда, мгновенно разъедающего плоть и немногим медленнее — ткань и дерево.
Оррик потом вынужден был сознаться себе, что в первые моменты его и самого скрутил страх, хотя бы потому, что в слабом свете немногочисленных костров и свет-камней, только сбивавшем ночное зрение, он не мог даже увидеть крылатую тварь, и не знал, хвататься ли за оружие или бросаться к лошади, отчаянно пытающейся ускакать на спутанных ногах.
Хлопнула пара выстрелов. Ближе к высокому, обрывистому берегу реки, кто-то начал произносить заклинание настолько зычным голосом, что он отчасти перекрыл все крики и стоны. Это было ошибкой — чародейская формула оборвалась, сменившись треском и хрустом, когда нечто гигантское упало с неба, как хищная птица на добычу.
По крайней мере, теперь Оррик видел врага. Заткнув внутренний голос, напоминающий, что зная где опасность, от неё проще бежать, он подхватил копьё, которое на ночлеге оставалось под рукой и бросился вперёд.
Даже на земле дракон казался чем-то, вывалившимся из смутного ночного кошмара, разум отказывался складывать детали в единое целое, Оррик потом чётко помнил лишь светящиеся тусклым рубиновым огнём глаза. Откуда-то вылетела огненная стрела, с шипением опалившая чешую твари. Дракон ответил струёй яда, вырвавшейся из его пасти, с тем самым не то воем, не то рёвом, который разбудил Оррика. Тем, кто попадал прямо под неё, везло, они почти мгновенно превращались в бесформенные кучи лохмотьев и покрытых кровавой слизью костей. Те, кого цепляло лишь брызгами, падали на землю и с нечленораздельным воем бились в судорогах. Большая часть караванщиков уже разбегалась куда глаза глядят, сбивая с ног друг друга, попадая под копыта обезумевших животных. Какой-то крепкий духом гном успел добраться до одной из тяжёлых пищалей и выстрелить, внушительных размеров пуля прошла через перепонку драконьего крыла, не нанеся особого ущерба. Дракон повернул голову, ища дерзкого стрелка, как раз в тот момент, когда Оррик, проскользнувший сквозь хаос как летящая тень, оказался рядом с ним.