— Выпейте, — предложила я. — А потом разденьтесь, насколько считаете приличным, и укладывайтесь на стол. Я разожгу огонь, и здесь будет достаточно тепло.
Голубые глаза поглядели на бутылку с явным одобрением, и скрюченные пальцы ухватились за горлышко.
— Вы бы тоже сделали глоточек, барышня, — посоветовал он, — работенка предстоит тяжелая.
Он постанывал со смешанным выражением боли и удовлетворения, пока я помогала ему раздеться и обнажить всю верхнюю половину тела.
— Моя жена гладила мне спину утюгом, — заговорил он, когда я начала массаж. — От прострела. Но это даже лучше. У вас пара крепких рук, барышня. Могли бы стать хорошим конюхом.
— Принимаю это как комплимент, — сухо откликнулась я и, налив себе на ладонь маслянистой смеси, размазала ее по широкой белой спине. В том месте, до которого обычно были закатаны рукава его рубахи, резкая граница отделяла обветренную, покрытую царапинами и загорелую кожу рук от молочно-белой кожи плеч и спины.
— В свое время вы, наверное, были недурным пареньком. Кожа на спине такая же белая, как у меня.
Плоть под моими руками затряслась от смеха.
— Теперь этого не скажешь, верно? Да, Элен Макензи один раз увидела меня полуголого, когда я принимал жеребенка, и говорит, мол, добрый Господь Бог приделал не ту голову на мое туловище, на плечи пошел мешок молочного пудинга, а рожа как у черта из алтаря.
Я сообразила, что он имеет в виду перегородку, отделяющую алтарь в церкви от остального помещения: на этой перегородке изображено было множество невероятно безобразных чертей, которые мучили грешников.
— Судя по всему, Элен Макензи весьма свободно выражала свои мнения, — заметила я.
Мать Джейми очень интересовала меня. По его рассказам и коротким упоминаниям я составила себе представление о его отце Брайане, но о матери он никогда не говорил, и я почти ничего о ней не знала, кроме того, что она умерла молодой во время родов.
— Да, язычок у нее был дай Боже, и ума достаточно, чтобы высказаться.
Я распустила завязки его клетчатых штанов и закатала брючины вверх — пора было помассировать мускулистые икры.
— Но говорила-то она так мило, что никто особо не возражал, кроме ее братьев. А на Колама и Дугала она внимания не обращала.
— Ммм, я что-то об этом слышала. Кажется, она убежала с возлюбленным, да? — спросила я, надавив большими пальцами на подколенное сухожилие, отчего Алек издал звук, который у человека с меньшим чувством собственного достоинства можно было бы назвать писком.
— Да, — ответил он. — Элен была самая старшая из шести детей Макензи, на год или на два старше Колама, зеница ока старого Джейкоба. Поэтому она и замуж так долго не выходила. Не желала идти ни за Джона Камерона, ни за Малкольма Гранта, ни за других, кто к ней сватался, а отец не выдавал ее против воли.
Как рассказал дальше Алек, после смерти отца Колам не захотел считаться с причудами сестры. Он отчаянно боролся за укрепление непрочной власти над кланом, искал союза с Мунро на севере и с Грантами на юге. В обоих кланах были молодые вожди, полезно было заиметь таких зятьев. Юная Джокаста покорно приняла предложение Джона Камерона и уехала на север, ей было всего пятнадцать. Но Элен, в двадцать два года считавшаяся уже старой девой, подчиняться не желала.
— Как видно, предложение Малкольма Гранта было отклонено достаточно резко, судя по его поведению две недели назад, — вставила я свое слово.
Старый Алек рассмеялся, и смех перешел в удовлетворенное покряхтыванье, когда я нажала посильней.
— Да. Я не слышал, что она ему точно сказала, но думаю, что ужалила больно. Это, знаете ли, было во время Большого Собрания, когда они встретились. Пошли вечерком в розовый сад, и все в замке ждали, даст она согласие или нет. Стемнело, а они все ждали. Стемнело еще сильней, зажгли фонари, начали петь песни, а об Элен и Малкольме Гранте ни слуху ни духу.
— Бог ты мой, как же затянулся их разговор! — Я налила еще одну порцию смеси Алеку между острых лопаток, и он снова закряхтел от приятного тепла.
— Всем так и казалось. Но время шло, и Колам начал опасаться, что Грант увез ее силой, против воли. Было похоже на то, поскольку в розовом саду никого не обнаружили. Тогда Колам послал в конюшню за мной, ну а я сказал ему, что люди Гранта приходили за своими лошадьми и вся компания ускакала, даже не попрощавшись.
Восемнадцатилетний в ту пору Дугал сел на своего коня и помчался следом за Грантом, никого не дожидаясь и не посоветовавшись с Коламом.