— Не слишком тесное супружество? — спросила я.
— Я полагаю, близкое, насколько это было возможно. — Джейми пожал плечами. — У них были дети, и она вела дом и все хозяйство. Не думаю, что ей его очень не хватало, но она всегда радовалась, когда он приезжал домой.
— Да, ведь ты некоторое время жил у них, так что знаешь.
Я замолчала и задумалась. Возможно, у Джейми именно такое представление о браке: жить раздельно, соединяясь лишь для того, чтобы зачинать детей. Но из того, что он рассказывал, ясно: брак его родителей был браком близких и любящих людей.
В очередной раз продемонстрировав свое сверхъестественное умение читать мои мысли, Джейми сказал:
— У моих родителей это было по-другому, как ты знаешь. Дугал вступил в брак по расчету, как и Колам, в основе лежали соображения земельные и деловые, а не влечение друг к другу. А мои родители, они женились по любви, вопреки желаниям обеих семей, и мы оказались… не то чтобы изгоями в полном смысле слова, но сами по себе в Лаллиброхе. Мои родители навещали родственников нечасто, да и по делам выезжали из имения редко, и я думаю, их взаимная привязанность была сильнее, чем обычно в браке.
Он положил руку мне на спину и привлек меня поближе к себе. Наклонил голову и прижался губами к Моему уху.
— Между нами тоже было соглашение, — сказал он тихо. — Но все-таки я хотел бы надеяться… может, в один прекрасный день…
Он вдруг неловко отшатнулся от меня с кривой улыбкой и жестом отстранения.
Не желая поощрять его, я тоже улыбнулась по возможности равнодушно и повернулась лицом к паддоку. Джейми был близко от меня, он стоял, ухватившись руками за перекладину забора. Я тоже взялась за эту перекладину, чтобы удержаться и не взять за руку Джейми. Больше всего мне хотелось повернуться к нему, успокоить его, заверить прикосновением и словами, что между нами не просто деловое соглашение, а нечто гораздо большее. Но эта правда и остановила меня.
«То, что есть между нами», — говорил он. И еще: «Когда я лежу с тобой, когда ты прикасаешься ко мне…» Нет, это не так уж обычно. И это не только увлечение, как я думала вначале. То есть самое обычное дело.
Дело в том, что я была связана обетом и преданностью и законными узами с другим человеком. И любовью тоже.
Я не могла, не могла сказать Джейми, что я испытываю к нему. Поступить так, а потом исчезнуть, как я и должна, было бы верхом жестокости. И солгать ему я тоже не вправе.
— Клэр.
Я чувствовала, я знала, что он повернулся ко мне и смотрит на меня с высоты своего роста. Я ничего не сказала, просто подняла к нему лицо, когда он нагнулся поцеловать меня. В этом я тоже не могла ему лгать — и не солгала. В конце концов, туманно пронеслось у меня в голове, я же обещала ему честность.
Поцелуй наш был прерван громким «хмм!», раздавшимся из-за забора. Удивленный Джейми обернулся на звук, инстинктивно загородив меня собой. Но тут же заулыбался, увидев старика Алека Макмагона, который стоял в паддоке в своих клетчатых штанах и сардонически усмехался, глядя на нас своим единственным голубым глазом. В руке он держал устрашающего вида ножницы для кастрации и поднял их торчком, отдавая издевательское приветствие.
— Я собирался с ними к Магомету, — объявил он, — но, может, они и здесь пригодились бы. — Он щелкнул ножницами. — Тогда бы ты, паренек, думал о работе, а не о своем петушке.
— Ты даже и не шути на этот счет, — сказал Джейми. — Ты что, ждал меня? Я тебе нужен?
Алек поднял одну бровь, похожую на мохнатую гусеницу.
— Никоим образом, с чего это ты взял? Я предпочитаю кастрировать проклятого двухлетку сам, ради удовольствия. — Он засмеялся собственной шутке и махнул ножницами в сторону замка. — Удалитесь, милочка. Вы его получите назад к ужину — в целости и сохранности.
Сделав вид, что не доверяет последним словам старика, Джейми протянул длинную руку и аккуратно отобрал у Алека ножницы.
— Я буду чувствовать себя спокойнее, если они останутся у меня, — сказал он и подмигнул Алеку. — Иди, Саксоночка. Как только я переделаю за Алека всю его работу, я приду и найду тебя. — Он нагнулся поцеловать меня в щеку и шепнул: — В конюшне. В полдень.
Конюшни в замке Леох были выстроены куда лучше, чем многие из коттеджей, которые я повидала во время нашей поездки с Дугалом. Каменные полы и стены каменные, единственными отверстиями в них были узкие окна в одном конце конюшни и дверь в другом, а также узкие щели между стенами и толстой соломенной крышей, устроенные для удобства сов, прилетавших ловить мышей в сене. Воздуха было много, да и света достаточно для того, чтобы конюшня казалась приятно сумрачной, но не мрачной.
Вверху на сеновале, под самой крышей, было еще светлее, солнечные лучи желтыми полосами лежали на грудах сена, и в каждом столбе света золотым роем плясали пылинки. Воздух проникал сюда сквозь щели, нагретый солнцем, благоухающий левкоем, турецкой гвоздикой, чесноком с расположенного неподалеку огорода, а снизу доносился приятный запах лошадей.
Джейми задвигался под моей рукой и сел; голова его горящей свечкой засияла в солнечном столбе.
— Что там такое? — спросила я сонно, поворачивая голову в ту сторону, куда он смотрел.
— Маленький Хэмиш, — негромко ответил он, заглянув с сеновала вниз в конюшню. — Наверное, пришел за своим пони.
Я неуклюже подползла на животе поближе к нему, опустив подол юбки во имя скромности, что было неразумно, поскольку снизу тому, кто смотрит вверх на сеновал, видна будет только моя голова.
Сын Колама Хэмиш медленно шел по проходу конюшни от стойла к стойлу. Он задерживался около некоторых стойл, но не обращал внимания на любопытствующие карие и гнедые головы, которые тянулись на него поглядеть. Он определенно что-то искал, но явно не своего откормленного шоколадного пони, мирно жующего солому в своем стойле у самых дверей конюшни.
— Боже милостивый, да ведь он направляется к Донасу! — воскликнул Джейми, поспешно нашаривая свой килт и оборачивая его вокруг бедер, прежде чем соскочить с сеновала. Он не воспользовался лестницей, а просто повис на руках с краю и потом спрыгнул на пол конюшни. Он удачно приземлился на постланную на камень солому, но глухой удар оказался достаточным для того, чтобы Хэмиш обернулся, ловя ртом воздух.
Маленькое веснушчатое лицо утратило испуганное выражение, когда мальчик увидел, кто перед ним, но голубые глаза оставались настороженными.
— Тебе нужна помощь, братишка? — доброжелательно спросил Джейми.
Он двинулся к стойлам и, опершись об одну из подпорок, остановился так, чтобы преградить Хэмишу путь к тому стойлу, к которому тот направлялся.
Хэмиш было запнулся, но тут же приободрился и выставил подбородок вперед.
— Я собираюсь ездить на Донасе, — заявил он как мог решительно, хотя голос у него прерывался.
Донас — это имя означало «дьявол» и дано было отнюдь не из лести — находился в особом стойле в конце конюшни и был ради безопасности соседних лошадей отделен от них пустым стойлом. На огромном и злом гнедом жеребце никто не ездил, и только Алек и Джейми осмеливались к нему подходить, Из затененного стойла донесся бешеный визг, над дверцей показалась большущая медно-рыжая голова, крупные желтые зубы клацнули в тщетной попытке укусить обнаженное плечо, заманчиво выставленное напоказ.
Джейми не сдвинулся с места, зная, что жеребцу до него не дотянуться. Хэмиш отскочил с тоненьким вскриком, он явно лишился дара речи при виде неожиданно возникшей перед ним чудовищной лоснящейся головы с выкаченными, налитыми кровью глазищами и раздутыми ноздрями.
— Я так не думаю, — сказал Джейми мягко.
Он наклонился, взял своего маленького двоюродного брата за руку и отвел подальше от коня, который в знак протеста лягал стенки стойла. Хэмиш вздрагивал так же, как стенки стойла, когда в них с грохотом впечатывались смертельно опасные копыта.
Джейми повернул мальчика лицом к себе и смотрел на него сверху, уперев руки в бедра, обернутые килтом.