— Мужем.
Теперь у парня уже и кровь остановилась в жилах, словно тоже захотела прислушаться: уж не послышалось ли ей часом.
«Да в конце-то концов, какого чёрта!»
— Жениться на этом чучеле? — показал он пальцем на дверь. — Вы хотите, чтобы я сам повесился? Своими руками? — резко развернулся Джейми к Коламу всем корпусом, слегка навис над ним и потряс раскрытыми ладонями.
Мужчина не отреагировал на слово «чучело», что показало его полное согласие с эпитетом.
— Будешь, — спокойно кивнул он. — И не благодари. Для ребёнок бродячих певцов сделаться господин — удача очень. Это редко. Ты будешь держать Лаллиброх, а Лалли — дом. Ты её понравился. Такого ещё не было.
— Да уж, конечно! — воздел руки к небу парень. — Я впервые понравился женщине. Вернее, пу́галу. — Уронил он их.
— Эта пу́гало говорит на четыре языка, — показал Колам почему-то три пальца руки. — А ты не знаешь родного.
У Джейми округлились глаза.
— На четырёх языках?
Колам кивнул опять.
— Она училась Франция четыре года, — показал он теперь уже четыре пальца. — И вернулась.
— Франция? — парень и верил и не верил, вспоминая Париж, в который ездил с мамой совсем недавно в гости к Бошанам. А потом перед его глазами появилось изуродованное лицо пу́гала. — Не может быть.
— Завтра венчаетесь. Вас обвенчает преподобный Мурта. Пока не будешь её муж, не выйдешь из комната. — Колам встал и позвонил в колокольчик. Тут же дверь открылась, и вошли два мужика.
«Оу, уже двое! Мальчишник?! — первым делом подумал Джейми, но одёрнул себя. — В сущности, какая мне разница? Всё равно меня здесь скоро не будет».
По лестнице они втроём попали на первый этаж и через двор проследовали к коридору, который вёл к погребу с виски. Проходя мимо заветной двери, парень чуть не пустил скупую слезу, но они быстро минули это место и остановились перед ступеньками с дверью в самом торце. Один из мужчин постучал, дверь открылась, на пороге стояла та самая симпатичная блондинка, которую Джейми видел у стен замка.
«Точно, мальчишник, — ухмыльнулся он про себя и заглянул в комнату. Там стояли стеллажи, заваленные тканями в клетку, а возле них женщина, обвешанная подушечками с иголками, что-то разрезала ножницами. — Швейная мастерская, — скривился Джейми. — Жениха ваять будут».
В принципе, килт он носил — и в школе, и в Университете, и на свадьбе двоюродного брата Мэла — и находил это интересным и приятным. Нравилось ему. Прикольно, когда снизу поддувает.
Симпатичная девушка отошла с дороги, и его ввели внутрь. Как оказалось, ему нужно примерить несколько пиджаков, чтобы их смогли подогнать по фигуре. Джейми уже слышал об акселерации и о том, что человечество в своей общей массе с веками становится всё выше и крупнее, поэтому не удивился, что ему подошёл только один, как и ожидалось, самый большой и длинный пиджак, зато его даже не пришлось подгонять — сидел как влитой. Затем ему выдали коричнево-зелёный килт клана МакКензи, поскольку цветов Фрейзера у них, разумеется, не нашлось, и отвели в спальню на третьем этаже с кроватью и растопленным камином.
На полу лежал ковёр, перед нормальным, «человеческим» окном стояло кресло. А вообще, Джейми казалось интересным видеть всю эту старинную мебель, вещи старинной работы ещё в хорошем состоянии. Непривычно как-то, особенно памятуя дядюшкин «хламятник».
Мальчишник восемнадцатого века сократили до одного кувшина с вином, которое Фрейзер, к слову, не очень любил — то ли дело виски! — но всё равно подтащил кресло к камину, плюхнулся в него и постепенно выпил всё до капли. Он опять вспоминал дом, маму, отца, парней: Дона, Гросса, Леона, Клариссу. Ему всё время хотелось найти пу́гало и спросить: есть ли в её этом Лаллимрохе или Лаллидроке сундуки. Когда кувшин опустел, Джейми поднялся с кресла и подошёл к двери. Нажав на ручку, повернул её и потянул аккуратно сначала на себя, потом от себя, но дверь не поддалась.
«Понятно. Как ещё можно удержать мужа этому чудищу. — Он опять вспомнил про Францию. — Скажите пожалуйста, — впечатлительно скривил губы жених. — Кто бы мог подумать: четыре языка. Гусю в глаз со ста футов. Интересно, из чего она стреляет?»
Впервые в восемнадцатом веке он разделся и улёгся в кровать, и даже неплохо выспался, хоть и пришлось ночью перелечь на ковёр из-за клопов в матраце.
Джейми очень не любил вставать по утрам. Очень. Особенно он не любил вставать по утрам, когда ему в этот день предстояло жениться. Пусть даже для него всё это было чем-то вроде шутки, спектакля, тем более что и в Бога-то он не верил. Так, сопровождал по воскресеньям маму пару раз за год в церковь для её же успокоения, да и всё.