Время шло, но я не осознавала этого и вздрогнула, когда передо мной внезапно возник Ансельм, вышедший из маленькой дверцы около алтаря. Но ведь он сидел у меня за спиной? Я обернулась и увидела у задних рядов коленопреклоненного юного монаха, чьего имени не знала Ансельм низко поклонился перед алтарем и поманил меня к выходу.
— Вы уходили? — спросила я, когда мы вышли из часовни. — Но мне казалось, что вы не должны были оставлять… э-э… Святые Дары в одиночестве?
Он невозмутимо улыбнулся.
— Я этого и не сделал, mа chere. Там были вы.
Я подавила желание немедленно начать доказывать, что я не в счет. В конце концов, подумала я, не существует никакого Квалифицированного Официального Поклоняющегося. Нужно только быть человеком, а мне казалось, что я все еще человек, хотя иногда в этом и сомневалась.
Свеча у Джейми еще горела, когда мы шли мимо его двери, и я услышала шелест страниц. Мне хотелось остановиться, но Ансельм пошел дальше и остановился только у двери моей комнаты. Я задержалась, чтобы пожелать ему спокойной ночи и поблагодарить за то, что он взял меня в часовню.
— Это было… успокаивающе, — попыталась я подыскать правильное слово.
Он кивнул, глядя на меня.
— Oui, madame. Так и есть. — Я повернулась к двери, и тут он произнес: — Я сказал вам, что Святые Дары не остались в одиночестве, потому что там были вы. А что насчет вас, mа chere? Вы были в одиночестве?
Я замерла и какое-то время смотрела на него, прежде чем ответить.
— Нет, — сказала я. — Не была.
Глава 39
Умилостивление, что выкупит душу человека
Поутру я, как обычно, пошла проверить, как там Джейми, в надежде, что он хоть немного позавтракал. Но перед его комнатой из ниши в стене вышел Муртаг, перекрыв мне дорогу.
— В чем дело? — резко спросила я. — Что случилось?
Сердце мое сильно заколотилось, а ладони внезапно вспотели.
Должно быть, то, что я впала в панику, было очень заметно, потому что Муртаг затряс головой.
— Нет, с ним все хорошо. — Он пожал плечами. — Ну, не хуже, чем обычно. — Подхватил меня под руку и повел назад по коридору. С мгновенным потрясением я сообразила, что Муртаг впервые сознательно прикоснулся ко мне, и его рука на моей была легкой и сильной, как крыло пеликана.
— Так что с ним случилось? — требовательно воскликнула я. Непроницаемое лицо маленького человечка, как всегда, ничего не выражало, но в уголках глаз собрались морщинки.
— Он не хочет тебя видеть, — ответил он. Я резко остановилась и вырвала свою руку.
— Почему?
Муртаг замялся, словно подбирая нужные слова.
— Ну… просто… он решил, что тебе лучше оставить его здесь и вернуться в Шотландию. Он…
Больше я ничего не услышала, потому что грубо оттолкнула его и бросилась бежать.
Тяжелая дверь закрылась за мной с приглушенным стуком. Джейми дремал, лежа на животе. Он был в короткой ночной рубашке послушника, не прикрыт одеялом. Жаровня в углу уютно согревала комнату, хотя слегка дымила.
Когда я прикоснулась к нему, он отчаянно дернулся. Глаза, еще подернутые дремотой, глубоко запали, а лицо оставалось во власти сновидений. Я взяла его руку своими, но он выдернул ее и с выражением отчаяния закрыл глаза и зарылся лицом в подушку.
Стараясь не показывать своего беспокойства, я подтянула табурет и села у изголовья.
— Я не буду касаться тебя, — произнесла я, — но ты должен со мной поговорить.
Джейми несколько минут лежал неподвижно, ссутулив плечи, словно защищаясь от меня. Наконец он вздохнул и сел, медленно и мучительно, опустив ноги с кровати.
— Ага, — бесцветно произнес он, не глядя на меня. — Ага, думаю, что должен. Я должен был сделать это давно, но все трусил, надеялся, что обойдется. — В голосе звучала горечь, он не поднимал голову, зажав руки между коленями. — Я никогда не считал себя трусом, а все-таки я трус. Должен был заставить Рэндалла убить себя, но не сделал этого. У меня не оставалось причин, чтобы жить, но не хватило мужества умереть. — Голос его упал, он говорил теперь так тихо, что я едва различала слова. — И я знал, что должен увидеть тебя в последний раз… чтобы сказать тебе… но… Клэр, любовь моя… о, любимая.
Джейми взял подушку и прижал к себе, словно для защиты, как замену того утешения, что он не мог найти во мне. Он прижался к подушке лбом, будто собираясь с силами.
— Когда ты покинула меня там, в Вентворте, Клэр, — тихо начал он, не поднимая головы, — я прислушивался к твоим шагам, уходящим все дальше, и говорил себе: я буду думать о ней. Я буду вспоминать ее — ее кожу, запах ее волос, прикосновение ее губ к моим. Я буду думать о ней до тех пор, пока эта дверь снова не откроется. Я буду думать о ней и завтра, когда буду стоять на виселице, и она придаст мне мужества. А между тем мигом, когда эта дверь откроется и тем, когда я покину это место, чтобы умереть, — крупные руки сжались и снова расслабились, — я вообще ни о чем не буду думать, — почти беззвучно закончил он.