— Со следующей все закончится! — Элик едва не плясал в экстазе, его скрюченная ревматизмом фигура подпрыгивала на сене вверх-вниз. — Давай, Лозганн! Давай, сладкая моя лягушонка!
Словно в ответ кобыла судорожно замычала. Ее задняя часть резко изогнулась, и жеребенок легко выскользнул на чистую солому со своими шишковатыми ногами и большими ушами.
Я плюхнулась на солому, глупо ухмыляясь. Я была покрыта мылом, слизью, кровью, я вымучилась, у меня все болело, от меня сильно воняло самыми неприятными конскими запахами. Я была в эйфории.
Я сидела и смотрела, как Вилли и однорукий Родерик обихаживают новорожденного, обтирая его пучками соломы. И радовалась вместе со всеми, когда Лозганн повернулась и лизнула его, а потом нежно подтолкнула головой и потерлась носом, заставляя его встать на непомерно длинные, дрожащие ноги.
— Чертовски хорошая работа, девочка! Чертовски хорошая!
Элик, переполненный эмоциями, тряс мою неиспачканную слизью руку. Внезапно до него дошло, что я пошатываюсь и чувствую себя ужасно, поэтому он повернулся к мальчишкам и рявкнул на них, чтобы они принесли воды. Потом обошел вокруг меня и положил загрубевшие старческие руки мне на плечи. Прикасаясь поразительно ловко и нежно, он мял и похлопывал, снимая напряжение в мышцах.
— Ну вот, девочка, — сказал он наконец. — Тяжелое дело, верно? — Он улыбнулся мне и с обожанием уставился на новорожденного жеребенка.
— Крепкий мальчишка, — прогудел он. — Кто тут у нас такой славный паренек, а?
Джейми помог мне помыться и переодеться. Пальцы мои онемели, и я не могла справиться с пуговицами на платье.
Понимала я и то, что вся рука утром будет черной от синяков, но все равно испытывала умиротворение и удовлетворение.
Казалось, что дождь будет лить вечно, и когда все же распогодилось, я сощурилась на солнечный свет, как впервые вылезший на поверхность крот.
— У тебя такая нежная кожа, что я вижу, как кровь течет по жилам, — произнес Джейми, ведя пальцем по моему обнаженному животу вслед за солнечным лучом. — Могу проследить все вены от руки до сердца. — Он нежно провел пальцем от запястья до локтя, поднялся по внутренней поверхности руки до плеча и спустился на ключицу.
— Это называется подключичная вена, — заметила я, скосив глаза и глядя за движением его пальца.
— Правда? О, точно, потому что она под твоей ключицей. Расскажи еще что-нибудь. — Палец медленно двигался вниз. — Мне нравится слышать латинские названия. Я и не думал никогда, что будет так приятно заниматься любовью с доктором.
— Это, — с некоторым напряжением сказала я, — называется околососковый кружок, и ты это знаешь, я на прошлой неделе уже говорила.
— Говорила, — пробормотал он. — А вот еще один, представляешь? — Яркая голова нагнулась, и язык, сменивший палец, продолжил путешествие вниз.
— Пупок, — задохнувшись, выговорила я.
— Угу, — приглушенно отозвался он, и губы растянулись в улыбке, не отрываясь от моей просвечивающей кожи. — А вот это что?
— Это ты скажи, — прижала я его голову. Но он уже не мог говорить.
Потом я сидела в приемной, мечтательно плавая в воспоминаниях о своем пробуждении в постели, залитой солнечным светом, среди мятых простыней, ослепительно белых, как песок на пляже. Одна рука лежала на груди, и я лениво играла соском, наслаждаясь ощущением того, как он твердеет под тонкой тканью платья и упирается в ладонь…
— Ублажаешь себя?
Саркастический голос раздался от двери, и я подскочила, сильно ударившись головой о полку.
— О, — угрюмо буркнула я. — Гейли. Кто же еще? Что ты здесь делаешь?
Она вплыла в приемную, словно передвигалась на колесиках. Я точно знала, что у нее есть ноги, я их видела. Чего я никак не могла понять — это куда же она их девает, когда ходит.
— Я принесла мистрисс Фитц немного шафрана из Испании. Она хотела его получить перед приездом герцога.
— Опять пряности? — полюбопытствовала я, постепенно вновь обретая хорошее настроение. — Если он съест хотя бы половину того, что она для него готовит, домой его придется катить.
— Это можно сделать прямо сейчас. Я слышала, что он напоминает мячик.
Выбросив из головы герцога, Гейлис предложила мне сходить вместе с ней в предгорье.
— Мне нужен мох, — объяснила она, изящно помахивая длинной, словно бескостной рукой. — Из него получается превосходный лосьон для рук, если вскипятить его в молоке с добавлением овечьей шерсти.
Я бросила взгляд в узкое окно, где пылинки в золотом свете просто обезумели. В воздухе плыл слабый аромат спелых фруктов и свежескошенного сена.