– О, не волнуйся, возлюбленная моя. Он еще живой. Голову-то я не трогаю и шею стараюсь не задевать. Как думаешь, что мне совершить напоследок? Перерезать ему горло и оставить захлебываться собственной кровью или вырвать, на хрен, глаза и заставить его их сожрать? А может, и то и другое? А? Отвечай!
– Ты псих… я… я звоню в…
– Никуда ты не звонишь, мелочная сука, пока я не позволю. Иначе окажешься на его месте.
Саша понял, что бита уже довольно послужила своему владельцу. Он отбросил ненужный инструмент экзекуции прямо на белые простыни, обрызгав все алым цветом, после чего распахнул окно и приподнял за мужчину за плечи.
– Я придумал кое-что более элегантное. Ну что, здоровяк, умеешь летать? Если нет – то сейчас самое время внезапно научиться.
– С-сашенька, пожалуйста, отпусти его! Господи, прошу, давай все обсудим! Обещаю, я не стану подавать заявление, и он тоже. Прошу, успокойся… я понимаю, у тебя умерла мама, и ты немножко расстроен.
– Немножко расстроен?! Ты так это называешь?..
С этими словами потерявший мать, девушку и всякую возможность выбраться из воды сухим Саша совершил последнее усилие. Он максимально приподнял избитого мужчину, закинул на подоконник и с огромным удовольствием сбросил его с восьмого этажа прямо на автомобильную стоянку. Судя по грохоту и сирене, раздавшимся спустя несколько секунд, снаряд угодил точно в цель. Затем Саша схватил компьютерные колонки, из которых все еще играл шансон, вырвал их из гнезд в системном блоке и швырнул вслед за разбившимся любовником.
– Ты… ты…
– Что – я? Ты сама виновата, лживая стерва! Я любил тебя, любил всем сердцем. Собирался провести с тобой всю чертову жизнь! Но ты все испортила, и ради кого? Ради этого водителя маршрутки? Самой не противно?!
Но Марина не ответила. Она пребывала в прострации от увиденного. Прижав колени к груди, она обхватила их руками и стала нервно раскачиваться взад-вперед, чем сильно насмешила своего уже бывшего жениха.
Саша отправился в ванную, чтобы смыть с себя чужую кровь. Затем он достал с антресоли спортивную сумку и стал собирать в нее одежду, консервы из холодильника, предметы первой необходимости и спрятанные денежные заначки. Все это заняло у него не больше двух минут, и когда Саша уже стоял на пороге, Марина вдруг заговорила из спальни:
– Тебя поймают, псих. Надеюсь, тебя поджарят на электрическом стуле или повесят на Красной площади, чтобы все видели, какой ты придурок. Я ненавижу тебя, ненавижу…
– Да мне плевать, – спокойно ответил Саша и покинул квартиру.
Когда ярость стала отступать, он осознал, что натворил. Но ему действительно было глубоко наплевать. Да, он знал, что Марина почти со стопроцентной вероятностью уже вызвала наряд, и его ищут. А потому Саша, особо не мешкая, остановил какого-то чересчур раннего частника и, вручив ему кипу купюр, наказал ехать в любой пригород, где бы он мог спокойно пересесть на рейсовый автобус и уехать так далеко, где его точно не достанут хотя бы в ближайшую неделю. А что будет дальше – уже не суть важно. Совсем. Какой смысл жить, зная, что все сложилось столь скверно и что тебе грозит тюремное заключение на много-много лет?
Человек редко получает то, чего он действительно хочет. И в большинстве случаев во всех своих неудачах виноват он сам, хотя станет все отрицать, будет скидывать ответственность за происшедшее на родителей, друзей, девушку, государство и что угодно еще, но ни в коем случае не признает, что виноват только он. Даже если эта виновность очевидна невооруженным глазом.
Саша от большинства людей не отличался ни на йоту. Спустя неделю, засыпая на каком-то захолустном вокзале, он злился на то, что умерла мама, и это заставило сына приехать к ненавистному отцу, нахватать от него негатива и приехать домой в полной невменяемости, последствия которой – незаслуженная, пусть и желанная, смерть наставившего ему рога мужчины. Саша даже и не думал искать проблем в себе, в своем собственном эгоизме и невозможности контролировать собственные действия во время нервного срыва. Он просто злился на все подряд, видел в каждом проходящем мимо него человеке, будь то ребенок или старик, потенциальную жертву для избиения. Но после того случая в собственной квартире пускать в ход кулаки он все-таки не решался, пытаясь себя сдерживать. Но если трясущиеся непонятно отчего руки вполне контролю поддавались, хоть и приходилось надевать на них смирительные кандалы разума, то сознание вовсю бушевало, рисуя в голове причудливые картинки очередных убийств с особой жестокостью. Но сознание это, благо без поддержки усмиренных рук, не имело никакой силы.