— Знаешь, когда я родилась? — подняла я вверх голову. Я знала, что волосы растрепались, а глаза широко распахнуты, но мне было все равно. — Двадцатого октября, в году от Рождества Христова тысяча девятьсот восемнадцатом. Ты слышишь меня? — требовательно спросила я, потому что он не шевелился и только моргал, словно не обращая внимания на мои слова. — Я сказала «тысяча девятьсот восемнадцатом»! Почти через двести лет от сегодняшнего дня! Ты слышишь?
Я уже орала, и Джейми медленно кивнул.
— Я слышу, — мягко сказал он.
— Да, ты слышишь! — кипела я от гнева. — И думаешь, что у меня буйное помешательство! Да? Признайся! Именно так ты и думаешь. Ты должен так думать, потому что объяснить это по-другому ты не можешь! Ты не можешь мне поверить, ты не смеешь мне поверить! Ох, Джейми… — мое лицо искривилось. Все это время я скрывала правду, понимая, что не могу никому рассказать, а теперь поняла, что могу рассказать Джейми, моему возлюбленному супругу, человеку, которому доверяю больше всех на свете, и он тоже не поверит мне — он не может мне поверить.
— Это случилось в горах — на холме фей. Торчащие камни. Камни Мерлина. Через них я и провалилась сюда. — Я задыхалась, всхлипывала и с каждой секундой говорила все более бессвязно. — Когда-то, давным-давно… Но и вправду — двести лет… Во всех историях двести лет… Но в историях люди обязательно возвращаются. А я не смогла вернуться. — Я отвернулась, пошатываясь и пытаясь нащупать, за что ухватиться. Я упала на камень, ссутулив плечи, и закрыла лицо руками. В лесу наступила тишина. Прошло много времени, прежде чем ночные птички снова отважились подать голос, перекликаясь друг с другом тоненькими, высокими «зик-зик». Они ловили последних осенних насекомых.
Наконец я подняла глаза, думая, что Джейми давно встал и покинул меня, переполненный моими откровениями. Но он был здесь, все еще сидел, охватив руками колени и задумчиво склонив голову.
Волосы у него на руках сверкали в отблесках огня, как медные проволочки, и до меня дошло, что они стоят дыбом, как шерсть у собаки. Он боялся меня!
— Джейми, — позвала я, чувствуя, что сердце мое разрывается от невыразимого одиночества. — О, Джейми!
Я села на землю и свернулась клубочком, стараясь спрятать боль внутри. Долгое время ничего не происходило, и я выплакала все сердце.
Его руки взяли меня за плечи и приподняли, так что я увидела его лицо. Сквозь пелену слез я разглядела выражение его лица, такое же, как в битве. В нем происходила борьба, но она прошла пик напряжения и перешла в спокойную уверенность.
— Я верю тебе, — твердо сказал он. — Я ничего не понял — пока еще нет — но я верю тебе. Клэр, я верю тебе! Послушай! Между нами только правда — между мной и тобой, и что бы ты ни сказала, я в это поверю. — Он легонько встряхнул меня.
— Неважно, в чем там дело. Ты мне рассказала. Пока этого достаточно. Успокойся, tо duinne. Положи головку и отдохни. Остальное расскажешь потом. И я тебе поверю.
Я все еще всхлипывала, не в состоянии понять, что он говорит. Я боролась, пытаясь оттолкнуть его, но он поднял меня и крепко прижал к себе, укутывая пледом и повторяя снова и снова:
— Я верю тебе.
Наконец, окончательно измучившись, я достаточно успокоилась, чтобы посмотреть на него и сказать:
— Но ты не можешь мне поверить.
Он улыбнулся. Губы его слегка дрожали, но он улыбался.
— Не указывай мне, чего я не могу сделать, Сасснек. — Он помолчал. — Сколько тебе лет? — В его голосе звучало любопытство. — Мне и в голову не приходило спросить.
Вопрос показался таким нелепым, что мне пришлось подумать.
— Двадцать семь., или двадцать восемь, — добавила я.
Это снова его озадачило. В двадцать восемь женщины в этом времени приближались к среднему возрасту.
— О, — сказал он. И глубоко вздохнул. — Я думал, мы с тобой ровесники. Или даже ты младше.
Джейми какое-то время не шевелился. Потом посмотрел на меня и слабо улыбнулся.
— С днем рождения, Сасснек, — сказал он.
Это застало меня врасплох, и я просто глупо уставилась на него.
— Что? — выдавила я наконец.
— Я сказал — с днем рожденья. Сегодня двадцатое октября.
— Разве? — тупо переспросила я. — Я… запуталась во времени. — Меня снова трясло, от холода, потрясения и накала своего откровения. Он крепко прижал меня к себе и покачивал так, нежно поглаживая по голове. Я снова заплакала, но на этот раз от облегчения. Во мне все как будто сдвинулось, и почему-то казалось логичным, что, раз Джейми знает мой настоящий возраст, но по-прежнему хочет меня, значит, все будет в порядке.
Джейми поднял меня на руки и, бережно прижимая к себе, отнес туда, где лежало его седло. Там он сел и оперся на седло, продолжая нежно покачивать меня.
Прошло много времени, прежде чем он снова заговорил.
— Ну, хорошо. Рассказывай.
И я рассказала. Рассказала все, сбивчиво, но вразумительно. Я оцепенела от изнеможения, но была довольна, как кролик, убежавший от лисицы и спрятавшийся под бревно. Это, конечно, не убежище, но все — таки передышка. Рассказала я и о Фрэнке.
— Фрэнк, — мягко повторил Джейми. — Стало быть, он все же не умер.
— Он еще не родился. — Новая небольшая волна истерики толкнула меня под ребра, но я сумела удержать себя в руках. — И я тоже.
Он гладил и похлопывал меня по спине, что-то тихонько бормоча по-гаэльски.
— Когда я увез тебя от Рэндалла из форта Вильям, — произнес Джейми внезапно, — ты пыталась вернуться. Вернуться к камням. И… Фрэнку. Потому-то и ушла из рощи.
— Да.
— А я тебя за это побил. — Голос исполнился огорчения.
— Но ты же не знал. А я не могла тебе объяснить. — На меня напала сонливость.
— Да, не думаю, что могла. — Он закутал меня пледом и нежно подоткнул его. — Поспи немного, tо duinne. Никто не тронет тебя. Я с тобой.
Я удобно устроилась у него на плече и позволила измученному сознанию погрузиться в забвение, но все же заставила себя на миг вынырнуть на поверхность, чтобы спросить:
— Ты в самом деле веришь мне, Джейми?
Он вздохнул и печально улыбнулся.
— Ага, я верю тебе, Сасснек. Но все было бы куда проще, окажись ты просто ведьмой.
Я спала, как мертвая, и проснулась на рассвете с ужасной головной болью. Все мышцы одеревенели. У Джейми в сумке было немного овсянки, и он заставил меня поесть, смешав ее с холодной водой. Она застревала в горле, но я все проглотила.
Он не торопил меня и был очень нежен, но разговаривал мало. После завтрака он быстро свернул наш маленький лагерь и оседлал Донаса.
Все еще не придя в себя после всех событий, я даже не спросила, куда мы направляемся. Усевшись в седло позади Джейми, я прижалась лицом к его широкой спине, и мерное покачивание погрузило меня в бездумный транс. Мы спустились вниз с холма к одинокому озеру, пробравшись сквозь зябкий утренний туман к самому краю неподвижной серой водной пелены. Из камышей беспорядочными стайками взлетали дикие утки, они кружили над топью, крякали и будили заспавшихся. Над нами пролетел ровный гусиный клин, крича о разбитом сердце и одиночестве.
Серый туман рассеялся только к полудню, и бледное солнце озарило луга, заросшие вереском и желтым утесником. Отъехав на несколько миль от озера, мы набрели на узкую тропинку, которая снова повела нас вверх, поднимаясь к гряде низких холмов, то и дело сменявшихся скалистыми вершинами и утесами. По дороге мы встретили нескольких путников и предусмотрительно сворачивали с тропы, заслышав топот копыт.
Кусты и подлесок сменились сосновым лесом. Я глубоко дышала, наслаждаясь живительным смолистым воздухом, хотя к сумеркам становилось все прохладнее. На ночь мы остановились на небольшой полянке, свернув с тропы, устроили себе гнездышко из сосновых иголок и одеял и крепко прижались друг к другу, укрывшись пледом Джейми.