Оставив наш неуклюжий груз под одеялами, на скамье в трюме, мы с Муртагом встретились на палубе, вглядываясь в штормовое небо.
— Вроде ветер сильный и устойчивый, — с надеждой произнесла я, поднимая влажный палец.
Муртаг угрюмо изучал небо, нависшее черным брюхом над гаванью. Падавший снег таял в равнодушных волнах.
— Ага, верно. Можно надеяться на ровный переход. Если же нет, мы, скорее всего, прибудем на место с трупом на руках.
Через полчаса, когда нас начало швырять на волнах Северного моря, я поняла, что он имел в виду.
— Морская болезнь? — с недоверием переспросила я. — У шотландцев не бывает морской болезни!
— Значит, он рыжеволосый готтентот, — раздраженно огрызнулся Муртаг. — Все, что я знаю — он позеленел, как тухлая рыбина, и все время блюет. Может быть, ты все-таки спустишься вниз и поможешь мне удержать его, чтобы сломанные ребра не выскочили наружу?
— Проклятие! — сказала я Муртагу, когда мы стояли, опершись на поручни, во время короткой передышки — мы вышли из неуютного трюма, чтобы глотнуть свежего воздуха. — Если он знал, что страдает от морской болезни, то, почему, во имя всех святых, настоял на путешествии во Францию?!
Муртаг смотрел на меня немигающим взглядом василиска.
— Потому что он чертовски хорошо знает, что по суше мы с ним, таким, далеко не уйдем, а оставаться в Элдридже тоже не мог из опасения навлечь на Макранноха гнев англичан.
— Стало быть, он решил покончить с собой в море, — с горечью отозвалась я.
— Ага. Он решил, что таким образом просто покончит с собой и никого на тот свет не заберет. Понимаешь, это неэгоистично. Хотя, конечно, ничего приятного в этом тоже нет, — добавил Муртаг и спустился вниз по трапу, заслышав знакомые звуки из трюма.
— Поздравляю, — сказала я Джейми спустя пару часов, вытирая со щек и со лба мокрые сгустки. — Сдается мне, что ты будешь первым в истории медицины человеком, официально умершим от морской болезни.
— Это хорошо, — пробормотал он в раскиданные подушки и одеяла. — А то я боялся, что все мучения окажутся напрасны. — И тяжело перевалился на бок. — Господи, опять!
Мы с Муртагом тут же бросились на свои места. Удержать крупного мужчину во время жестоких рвотных спазмов так, чтобы он не двигался — занятие не для слабаков.
Потом я снова проверила его пульс и потрогала липкий лоб. Муртаг все прочел на моем лице и молча пошел за мной на верхнюю палубу.
— Плохи дела? — спокойно спросил он.
— Не знаю, — беспомощно ответила я, встряхнув на ветру пропотевшими волосами. — Я в жизни не слышала, чтобы кто-нибудь умер от морской болезни, но его рвет кровью. — Руки маленького человечка, лежавшие на поручнях, напряглись, и под веснушчатой кожей заострились костяшки. — Не знаю, повредил ли он что-нибудь внутри сломанными костями или просто желудок не выдерживает напряжения. В любом случае, это недобрый признак. И пульс слабеет и бьется неровно. Понимаешь, сердце перенапрягается.
— У него сердце, как у льва. — Он произнес это почти беззвучно, я толком и не расслышала. А слезы наворачиваются ему на глаза из-за соленого ветра… Муртаг резко повернулся ко мне. — И шкура, как у быка. Остался ли у тебя еще опиум, который дала леди Аннабель?..
— Да, весь. Он все равно его не примет. Сказал, что не желает засыпать.
— Ага, понятно. Для большинства людей то, чего они хотят, и то, что получают — разные вещи. Не думаю, что с ним все должно быть по-другому. Пошли.
Я с беспокойством стала спускаться следом за ним в трюм.
— Предоставь это мне. Дай бутылку и помоги усадить его.
К этому времени Джейми был в полубессознательном состоянии — неповоротливый тюк, который, тем не менее, протестовал, пока мы усаживали его.
— Я умру, — произнес он слабо, но отчетливо, — и чем скорее, тем лучше. Уходите и оставьте меня в покое.
Крепко вцепившись в пламенеющие волосы Джейми, Муртаг откинул его голову и приложил бутылочку к губам.
— Выпей это, мой красавчик-соня, или я сломаю тебе шею. И позаботься о том, чтобы удержать это внутри. Я собираюсь зажать тебе нос и рот, так что если тебя опять вырвет — все пойдет через уши.
Общими усилиями мы медленно, но верно сумели переместить содержимое бутылочки в юного лэрда Лаллиброха.
Давясь и задыхаясь, Джейми мужественно проглотил все, что смог, и с зеленым лицом откинулся на подушки. Муртаг предотвращал каждый новый приступ рвоты тем, что яростно щипал Джейми за нос — прием не всегда успешный, но все же давший возможность опиуму проникнуть в кровь пациента. Наконец мы оставили его в покое, обмякшего на постели. Единственными красками на подушке были его ярко пламенеющие волосы, брови и ресницы.
Чуть позже Муртаг присоединился ко мне на палубе.
— Смотри, — показала я. Тусклые краски заката, пробивающиеся сквозь плотные тучи, позолотили скалы французского побережья далеко впереди. — Капитан говорит, что мы достигнем берега часа через три — четыре.
— Как раз вовремя, — отозвался мой компаньон, откидывая каштановую прядь волос с глаз. Он повернулся и выдал мне нечто, больше всего похожее на улыбку по сравнению с его обычным суровым выражением лица.
И наконец, шагая вслед за телом нашего подопечного, распростертым на носилках, которые несли два коренастых монаха, мы вошли в ворота монастыря бенедиктинцев святой Анны в Бопрэ.
Глава 38
Монастырь
Монастырь оказался громадным сооружением двенадцатого века, обнесенным стенами, чтобы противостоять как сокрушающим морским штормам, так и сокрушающим нападениям с суши. Сейчас, в мирное время, ворота стояли открытыми, чтобы облегчить сношения с ближайшей деревней, а в небольшом гостевом крыле каменные стены сделали привлекательнее, добавив гобелены и удобную мебель.
Я встала с обитого стула в своей комнате, не вполне уверенная, как полагается приветствовать аббата: встать на колени и поцеловать перстень, или это относится только к папе? На всякий случай я предпочла вежливый реверанс.
Раскосые кошачьи глаза Джейми действительно были унаследованы от Фрэзеров. А также плотный подбородок, только тот, на который я сейчас смотрела, был спрятан под черной бородой.
Раскосые синие глаза отца Александра оставались холодными и изучающими, хотя он приветствовал меня теплой, любезной улыбкой. Он был намного ниже Джейми, скорее, моего роста, и коренастый. Одетый в сутану священника, передвигался он походкой воина. Я подумала, что ему пришлось побывать и тем, и другим.
— Добро пожаловать, mа niece, — произнес он, склоняя голову. Я немного растерялась, услышав это, но вежливо поклонилась в ответ.
— Я искренне благодарна вам за гостеприимство, — сказала я от всей души. — Вы… вы уже видели Джейми?
Монахи унесли его, чтобы искупать, и мне не следовало при этом присутствовать. Аббат кивнул.
— О да, — ответил он, и в изысканном английском послышался слабый шотландский акцент. — Я видел его. И отправил брата Эмброуза заняться его ранами.
Должно быть, я посмотрела на него с сомнением, потому что он суховато добавил:
— Не тревожьтесь, мадам. Брат Эмброуз весьма сведущ. — И посмотрел на меня с откровенным одобрением, тревожно напоминавшем о его племяннике. — Муртаг сообщил, что вы тоже доктор.
— Да, — откровенно ответила я. Это вызвало настоящую улыбку.
— Вижу, вы не страдаете грехом ложной скромности, — заметил он.
— У меня есть другие грехи, — улыбнулась я в ответ.
— У всех у нас есть грехи, — вздохнул он. — Я уверен, что брат Эмброуз пожелает с вами посоветоваться.
— Муртаг рассказал вам… что случилось? — нерешительно спросила я.
Широкий рот сжался.
— Да. То, что известно ему. — Аббат молчал, словно ожидая моего вклада, но я молчала тоже. Было понятно, что он бы хотел задать вопросы, но ему хватало доброты, чтобы не давить на меня.
И отец Александр поднял руку, благословляя меня и прощаясь.
— Добро пожаловать, — повторил он еще раз. — Я пришлю к вам послушника с едой. — И снова оглядел меня с ног до головы. — И принадлежностями для мытья. — Он перекрестил меня в воздухе, то ли прощаясь, то ли изгоняя грязь, и исчез, взметнув сутаной.