Чужеземка
Раскаленный диск солнца завис над пустыней, роняя тяжелые расплавленные лучи на прах былых тысячелетий. Караван двугорбых верблюдов медленно плыл по отливающим медью песчаным водам. Меж их горбами сидели смуглые воины в белых накидках. Глаза их были полузакрыты в дреме. За последним в караване верблюдом шли, увязая в песке, люди в разорванных одеждах, связанные одной длинной веревкой. Порой они, обессилев, опускались на песок, и тогда их поднимали ударами плетей. Среди них было много женщин. Но плеть не щадила никого.
Один из верблюдов в караване выделялся своим богатым украшением. Попона с золотой вышивкой, накинутая на его горбы, слепила глаза отражением солнечных лучей, подвязанные к шее, позвякивали серебряные колокольчики. Между горбов, укутанная для защиты от солнца в черный хаик, сидела молодая женщина. Кожа ее была белоснежна, а волосы того редко встречающегося в природе пепельного оттенка, который ценится на Востоке ценителями женской красоты превыше золота и пряностей.
Это была чужеземка, захваченная в грабительском набеге кочевого пустынного племени на далекие земли. Везли ее в дар самому могущественному вождю пустыни. Сейчас она тоже была рабыней, как и те несчастные, что плелись за караваном. Но она была рабыней, предназначенной властелину. И еще неизвестно было, что мог своенравно пожелать великий вождь. Она могла стать его любимой наложницей. Поэтому обращались с ней бережно. Ее не били, не заставляли идти пешком, вдоволь поили водой. Это были почти царские почести. Но женщина не могла или не хотела оценить их и безмолвно страдала.
Ее верблюда вел погонщик, почти юноша, который впервые принимал участие в набеге. Лицо его не успели изуродовать сабельные удары и морщины, и выглядел он не таким свирепым, как прочие его соплеменники. В пути он часто оборачивался к женщине, словно безмолвно испрашивая приказа, словом или жестом, но все было напрасно. Чужеземка молчала. Из глаз ее струились слезы, они падали в кувшин с водой, из которого ей давали напиться, и вода казалась ей горькой, а будущее – черным, как те люди, которые окружали ее.
– Зачем ты плачешь? – иногда осмеливался заговорить с ней погонщик. – Ты не знаешь, как велик и богат наш вождь. Ты будешь довольна своей судьбой.
Но только однажды она ответила.
– А ты смог бы быть счастлив в чужой земле и рабом?
Юноша не нашелся, что ответить. И уже ни одного слова в тот день не слышал он от чужеземки.
День за днем шел караван, отмечая свой путь вехами тел мертвых пленников. Долог был переход вглубь пустыни, и это была обычная плата за него. По ночам тишину песков раздирали визг и рычание следовавших за караваном гиен и шакалов, они обгладывали мясо с человеческих костей и дрались друг с другом за лучший кусок. Иногда, не насытившись, звери пытались подобраться к стоянке, где, дождавшись ночной прохлады, пировали черные погонщики верблюдов, но их отпугивали огнем и криками.
Воины ели мясо и пили вино из кожаных бурдюков, а насытившись, били в бубны и пели, издавая гортанные протяжные звуки, схожие с воем гиен, или заставляли плясать рабынь. Кончалось все удовлетворением похоти, пьяной и разнузданной, здесь же, возле костров. И долго еще после не могли встать вмятые в песок рабыни, а некоторые не вставали уже никогда. Наутро караван уходил, доверив диким зверям позаботиться о мертвых.
Белокожую женщину никто не трогал, и даже не заговаривал с ней. Воины, бесстрашные в бою, страшились гнева великого вождя. Ведь всего одной ночи любви хватило бы, чтобы их головы слетели с плеч, если красавица окажется злопамятной.
Долгими ночами чужеземка сидела у костра, который разжигал и заботливо поддерживал погонщик ее верблюда. Огонь был для нее последним другом в ее жизни – он утешал ее, возвращал в прошлое. Будущего, она знала, у нее нет.
Молодой погонщик подбрасывал засохшие ветки саксаула в огонь и при свете ярко вспыхивающего пламени разглядывал ее лицо, которое женщина, задумавшись, забывала скрывать под накидкой. Никогда еще в своей жизни не видел он таких печальных глаз. Да и откуда? В глаза рабов он не смотрел, на войне убивал без раздумий и сомнений, даже не успевая разглядеть лица своей жертвы и не слушая ее мольбы о пощаде, а искать несчастных среди своих земляков счел бы напрасной тратой времени. Их вождь был могущественнее других предводителей пустынных племен, удача сопутствовала им во всех набегах, у каждого воина было много награбленного добра, верблюдов, жен. Его соплеменники были довольны своей жизнью.
Но почему чужеземка страдала, юноша искренне не понимал. Любая девушка из тех, кого он знал, была бы счастлива честью принадлежать великому вождю. Неужели она опечалена неволей? Но в пустыне не может быть иначе. Сама жизнь здесь зависит от воды. А источниками владеют вожди. И это правильно. Иначе люди пили бы всегда вдоволь и без меры. И скоро все колодцы иссякли бы…