— Что, Ядвиня? Что с тобой?
Жагелтовская смешалась.
— Да ничего, так, девичьи печали, — сказала она с принужденной улыбкой.
Но Ядвига отстранила ее, порывисто закрыла лицо вуалью и крикнула сквозь белоснежное облако:
— Твоя мать сказала, что православная свадьба красивее! И что в Польше везде воняет! И что шляхта продала Польшу, и что у меня глаза, как у вола!
Звенящий голосок захлебнулся рыданиями. Ядвига закончила шепотом:
— И что любовь — это ложь, а у тебя уже была невеста, и ты с голоду из-за меня умрешь…
Владислав, — его сердце делало безумные скачки, — подумал: «Я должен выбирать — Роза или Ядвига». Он бросился к ногам молодой жены, восклицая:
— Мы сейчас же уедем отсюда. Ты забудешь о ней!
Они уехали.
Но никто ничего не забыл. Ни Ядвига — рассеянного взгляда в ответ на ее признание: «Я Владика очень люблю»; ни Роза — сборища «своих людей» вокруг сияющего алтаря; ни Владик — шелеста материнского платья в темном пустом приделе.
Роза часто навещала сына. С тех пор как сын завел семью, переписка с Владиком — неизменно живая — не удовлетворяла ее. Непреодолимое любопытство снова и снова, несмотря на все разочарования, приводило ее к порогу этого дома. И Владик всегда встречал ее как королеву. То, что он сделал выбор, ровной теплотой Ядвиги защитил себя от Розиных катаклизмов, Владислав считал своей большой победой. Но его не оставляло чувство, что он изменил матери. И он вечно стремился возместить ей это, и платил с лихвой.
Впрочем, он и тосковал по ней. В начале их брака, когда они с Ядвигой вечерами сидели в своей скромной квартире, украшенной немногими старинными вещицами из Ядвигиного приданого, и в сумерках или при свете розовой лампы нежно беседовали о самых спорных материях, когда так легко прощали друг другу мелкие обиды, отказывались от всего, что могло бы причинить неприятность другой стороне, когда — взволнованные, готовые идти на смерть за отчизну — читали «Свадьбу» Выспянского[29] или, прижимаясь друг к другу, обдумывали имена и дела своих будущих детей, — сколько раз в такие вечера Владиком овладевало раздражение. Смех Розы, плач Розы, вспышки экстаза, вспышки бешенства, фиоритуры, звуки флажолета — сколько раз слышались они ему в тишине, при ничего не подозревавшей Ядвиге. Тогда Владислав, с неудовольствием ощущая избыточную сладость своего счастья, мысленно склонялся перед матерью, молил ее о прощении. На следующий день он писал горячее письмо — и Роза приезжала.
Первые часы бывали ужасны. Роза, казалось, искренне изумлялась при виде невестки, смотрела на нее, как на привидение; когда же Ядвига не расплывалась в воздухе, а также не оборачивалась каким-нибудь лесным эльфом, гостью охватывало отчаяние. Она металась, сама не зная, чего хочет. В жаркий день велела топить печку, уверяя, что в квартире сыро, требовала каких-то немыслимых кушаний, рыдала по поводу шороха за стеной, умоляла сына не уходить на службу. Владик усердно исполнял самые странные распоряжения, сам колол дрова, услужал, ласкался и успокаивал. Если Ядвига пыталась убедить его в несерьезности материнских претензий, он смотрел на нее как на врага. А когда наконец весь порядок дома опрокидывался вверх дном и Роза, с заплаканными глазами, восседала среди руин Ядвигиной власти, — наступали минуты истинно блаженные. Вытирая глаза и с аппетитом уписывая какое-нибудь лакомство, мать Владислава по-детски доверчиво улыбалась невестке. У Ядвиги губы дрожали от обиды: вежливо, с застывшим лицом, исполняла она свои хозяйские обязанности. Роза видела, какие усилия делает над собой невестка, однако не смущалась этим. С необычным участием, удивительно теплым голосом она расспрашивала Ядвигу о ее родителях, о сестрах, мягко брала сына за руку и, откинув голову, говорила с восхищением:
— Нет, ты посмотри, посмотри, какие у нее глаза, у твоей жены Хоть и злится она теперь, как кошка (нет, нет, не спорь, я знаю, что ты злишься), а все-таки в этих глазах весна… и всепрощение… И цвет лица прелестный. А блузочку такую надо бы сшить Марте.
Затем она вставала, шла к фортепиано и пела Чайковского «То было раннею весной, в тени берез то было…».
В такие минуты Ядвига не могла ненавидеть Розу. Даже ласки мужа не давали ей такой жаркой радости, как Розины похвалы, не дурманили так тревожно, как пение Розы. Казалось, любовь Владика обретала силу лишь тогда, когда Роза благословляла ее своим согласием и жаром своей души.
Владислав сиял. Ощущение счастья доходило до боли. Все трое умолкали, закрывали глаза, жизнь толчками таинственных разрядов струилась по нервам, пробуждение было как изгнание из рая…
29
Выспянский Станислав (1869–1907) — известный польский драматург и художник. Драма «Свадьба» — наиболее значительное его произведение.