По мере того как Пири, разведывая дорогу, уходил вперед, его фантазия рисовала все новые и новые трудности, которые могли бы свести все прошлые усилия на нет. Движения Пири были нервно-торопливыми, и странным образом его торопливость возрастала тем больше, чем дальше он продвигался к полюсу…
Три дня миновали с тех пор, как вспомогательная группа капитана Бартлетта повернула обратно. Поверхность льда была довольно ровной, и лишь изредка ее гладь вспучивали торосы; в самом деле, Пири и его спутники ежедневно покрывали от 45 до 50 километров и уже перешагнули 89° широты. Спали они в быстро сооружаемых иглу, всегда только по нескольку часов, а затем снова устремлялись вперед. Даже эскимосы, эти закаленные, обычно равнодушные люди, тоже заразились «полярной лихорадкой» начальника. Правда, ими руководили другие соображения. То обстоятельство, что им удалось забраться в такую глухомань, куда даже медведь Нанук не ходил, они приписывали, как сами говорили, исключительно тому, что злой дух либо спит, либо у него неприятности с женой. На всякий случай они сочли за благо поторапливаться, чтобы уйти из его ревностно охраняемых владений…
Но, по-видимому, 4 апреля, незадолго до окончания марша, почти у цели, злой дух все же вмешался. Во всяком случае, наивные эскимосы в этом были твердо убеждены. Поперек пути неожиданно разверзлась почти стометровая полынья, покрытая лишь тонкой коркой льда. С подобными явлениями Пири сталкивался часто. Он знал: тут можно либо умереть от голода, оставаясь на месте, либо утонуть, двигаясь дальше. Арктическая заповедь гласит, что нельзя дожидаться, пока ледовые условия станут лучше. И Пири решил идти.
…Широко, как медведь, расставляя ноги, чтобы распределить вес на возможно большую площадь, Пири двинулся первым. Лед угрожающе потрескивал, и провожатые каждую минуту ждали, что Пири провалится. Наконец, он ступил на прочный лед. Собак с нартами пустили одних. Это был наиболее опасный момент переправы, потому что если бы хоть одни нарты (из пяти) провалились со своим тяжелым грузом, то катастрофы можно было бы избежать, разве что только немедленно повернув обратно. Своим верным инстинктом собаки чувствовали опасность и двигались ползком, как кошки, быстро перебирая лапами. Полоз одних нарт даже провалился сквозь тонкий лед, но быстрая реакция животных предотвратила самое худшее. Последними, местами тоже ползком, двинулись привыкшие ко льду эскимосы. Когда все было позади, усталые люди, едва разбив бивак, погрузились в тревожный сон. Но сам Пири находился в состоянии, когда сон приносит только страдания. Обессиленный, как и остальные, не доев ужин до конца, он тоже погрузился в тревожный сон, но скоро его спугнули злые видения. Пири выбежал из иглу, вскарабкался на ближайший торос, вглядываясь в даль на север, будто уверенный в том, что обнаружил впереди какое-то непреодолимое препятствие. О сне нечего было и думать, и скоро вся колонна устремилась вперед.
Температура вблизи полюса устойчиво держалась на — 40°, и даже закаленные эскимосы с трудом переносили лютый мороз. Но. ледовые условия, не считая отдельных высоких торосов, были в общем неплохие, так что за каждые 12 часов группа действительно проходила по 50 километров.
6 апреля в 10 часов утра, после продолжительного марша, Пири приказал остановиться. По его расчету, они должны были находиться у самого полюса. До смерти уставший, он все же немедленно принялся определять широту. Вычисления показали 89°57' с. ш. Это была победа! «Макушка» Земли была в пределах видимости, едва ли не в пяти километрах.
Американец был слишком измучен, чтобы полностью насладиться заслуженным триумфом. Неделя стремительных маршей, сон урывками и пытка постоянным страхом за успех дела измотали его силы. И все же после короткого сна он снова взялся за работу. Оставалось сделать еще много, чтобы закрепить успех. На легких нартах в собачьей упряжке Пири в сопровождении двух эскимосов прошел 18 километров, чтобы сделать еще одно проверочное определение. Оказалось, что он прошел дальше той точки, куда сбегаются все меридианы планеты. И собственно, только тогда до его сознания дошло, как здесь, у полюса, все относительно. В то время, как первые километры этого последнего марша он прошагал на север, дальше, не изменив направления, он уже двигался на юг. Там, где он стоял, день и ночь составляли год; сто таких дней и ночей — столетие! Если бы он пришел сюда на время долгой арктической зимы — целых шесть месяцев! — то мог бы наблюдать, как звезды северного полушария постоянно кружат на одинаковом расстоянии от горизонта, а Полярная звезда светила бы, как центр мироздания, в зените.