Он отвернулся и тяжело опустился на край кровати. Поднял трубку стоящего около кровати телефона и, держа ее в руке, начал шарить по полке в поисках телефонного справочника. Открыв его, он провел еще несколько минут, пытаясь отыскать фамилию пары, которая жила в доме на Аллее Декана до того, как его купила Нина. Затем, не давая себе времени задуматься над тем, что он делает, Гордон набрал номер.
Нина ответила через два звонка, назвав вместо традиционного «алло» свое имя. Голос ее звучал так, как будто она улыбалась в трубку.
— Нина, это Гордон. Гордон Рэнсом.
— Да.
Тон этого «да» нисколько не был вопросительным, это позволило Гордону надеяться, что Нина ждала его звонка.
— Я хотел поговорить с вами.
Ему было гораздо легче произнести эту фразу по телефону. Гордон почувствовал, что сейчас способен рассказать Нине все что угодно, и она выслушает его с сочувствием и пониманием.
— Я не мог ждать до завтрашнего вечера.
Произнеся эту фразу, Гордон перешагнул какую-то невидимую черту. Теперь он уже не мог притвориться, что просто хотел поболтать. И перейдя эту призрачную границу, Гордон опять почувствовал себя беспричинно счастливым.
— Я рада, что вы позвонили, — просто сказала Нина. — Мне тоже хотелось поговорить. Услышав звонок, я решила, что это Патрик, мой друг из Лондона.
Гордон немедленно почувствовал жгучую ревность к этому незнакомому мужчине.
— И вы разочарованы, что это не он?
Нина рассмеялась.
— Да нет, вовсе не разочарована.
Услышав это невольное признание, Гордон почувствовал себя так, как будто от порога его дома протянулась тонкая, едва различимая ниточка, ведущая куда-то в темноту, в новые, неведомые дали, ждущие, когда он ступит в их просторы.
— Что вы делаете? — спросил он.
— Сижу на кухне. Смотрю на все эти дверцы и шкафчики, за которыми ничего нет.
Нине не хотелось сегодня вечером сидеть наверху, в гостиной, потому что и вид из окна, и пепел в камине слишком тесно были связаны в ее сознании с образом Гордона Рэнсома. Она чувствовала, совсем как в молодости, смесь возбуждения и страха, страха того, что принесет ей завтрашний вечер.
Гордон вспомнил полупустой дом.
— Да уж, вы путешествуете налегке.
— Так проще всего, — подтвердила Нина.
Гордон знал, по какой именно причине Нина перебралась в Графтон, и надеялся узнать еще много-много всего об этой замечательной женщине за то время, что им предстоит провести вместе. Гордон представлял, как срывает один за другим покровы тайны со своего и ее прошлого, пока они не узнают друг о друге абсолютно все. Это придало Гордону уверенности, и он спросил:
— Хотите, я приеду сейчас?
После секундной паузы Нина ответила:
— Нет. Давайте встретимся завтра, как договаривались.
Это было абсолютно нелогично, но Нине вдруг показалось очень важно безукоризненно соблюдать правила приличия на случай, если когда-нибудь потом ей придется защищаться от Гордона. Еще одна причина ее отказа заключалась в том, что Нине очень нравилось сидеть вот так на кухне и предвкушать удовольствия завтрашнего вечера. Ей так давно уже не приходилось ожидать чего-то приятного. Она попыталась представить себе Гордона на другом конце линии, сидящим в какой-нибудь чистенькой уютной комнате, вроде тех, что она видела в доме Дженис Фрост, среди детских игрушек и красивой мебели. На секунду лицо ее омрачилось тенью, но это быстро прошло.
— Гордон?
— Да. Я еще здесь.
— Все в порядке?
Тот же вопрос, что задала сегодня Вики, только отвечая, он будет чувствовать совсем другое.
— Да, — просто сказал Гордон, всем сердцем чувствуя, что это действительно так, а если и не совсем так, то они вместе этого добьются.
— Тогда спокойной ночи, — прошептала Нина.
— Спокойной ночи. До завтра.
Обед прошел неудачно. Гордон выбрал ресторан, который находился в нескольких милях от города и который, насколько он знал, не посещал никто из его знакомых. Они с Ниной были почти одни в претенциозно отделанном небольшом зале. Сидя друг напротив друга за столом, Гордон и Нина чувствовали, что бесшумно появляющиеся и исчезающие официантки пристально их изучают. Еда была довольно убогой, а музыка, лившаяся из динамиков — заунывной.
Гордон злился на себя за то, что сделал неправильный выбор. Он был смущен, как подросток, который чувствует, что первое в его жизни свидание пошло вкривь и вкось. Он вяло ковырялся вилкой в тарелке, жевал, не чувствуя вкуса пищи, в то время как Нина едва притронулась к своей тарелке. Гордону было еще больше не по себе, когда он думал о том, что Нина и ее муж наверняка были завсегдатаями самых модных лондонских ресторанов, что она наверняка не ждала ничего большего от обеда в провинциальном ресторане и оказалась права. Гордон плохо знал Лондон, и придавал чересчур большое значение мишурному блеску столицы. Он достаточно объективно оценивал свои шансы и понимал, что вполне может рассчитывать на успех в небольшом городке вроде Графтона, и его это вполне устраивало до тех пор, пока он не почувствовал, какая огромная дистанция существует между ним и Ниной Корт.