Дейл пела. Элизабет отлично слышала ее голос в кухне тремя этажами ниже. У нее был хороший голос — высокий, сильный и мягкий. Она пела под компакт-диск «Эвиты», и звук разлетался вниз по всем дому по спирали, проникая через открытые двери, разлетаясь повсюду. Ее голос был полной противоположностью тому, которым Дейл кричала накануне, когда обнаружила хаос, устроенный Элизабет наверху. Тогда все казалось ужасным: вопли ярости и гнева, громыхающие шаги по ступеням, приступы слез. Лиз сидела на своем месте за столом и отказывалась реагировать, молча и упрямо высказывала свое нежелание как бы то ни было реагировать на происходящее. Зато отец Дейл реагировал. Том попытался успокоить Дейл, он же поднялся наверх вместе с ней, чтобы помочь привести в порядок вещи дочери, уверяя ее в правоте.
Лиз задумалась, слышит ли теперь Том пение в своей студии. Он находился внизу уже много часов, с четырех или пяти утра, когда отказался от всех тщетных попыток заснуть и осторожно поднялся из кровати, пытаясь не разбудить Элизабет. Она тоже проснулась, но притворилась спящей, чтобы избежать необходимости что-нибудь говорить.
Лиз отнесла ему кофе около восьми. Том сидел, закутанный в банный халат, перед своей чертежной доской, глядя на план часовни. Он взял кофе и другой рукой обнял ее, не отрывая взгляда от чертежей.
— Ты бы хотела взглянуть на это?
— Конечно.
Том отхлебнул кофе.
— Я боюсь тебя, — сказал он. — Боюсь того, что ты думаешь.
Она мягко высвободилась из его объятий.
— Я тоже боюсь.
— Давай пойдем туда и посмотрим на часовню сегодня утром?
— Давай, — согласилась Элизабет.
Том на миг взял ее за руку.
— Хорошо.
Полчаса спустя он пришел на кухню, чтобы поставить пустую кружку по дороге наверх, готовясь побриться и одеться. Элизабет сидела за столом, уже одетая, читая художественное приложение к субботней газеты. Он наклонился, когда проходил мимо, и поцеловал ее волосы.
Лиз спросила:
— Завтрак?
— Нет, спасибо. Я уже завтракал полчаса назад в студии. Ты можешь подождать?
— Да.
— Ты не против того, чтобы подождать?
— Нет, — сказала Элизабет.
Она прибрала кухню, полила петрушку и лимонную вербену в горшках на подоконнике, подмела пол и покормила Бейзила одной из его крошечных гурманских баночек. Кто проглотил все одним махом и потом поднялся на кухонный стул, где мог глядеть уверенно и прямо на молочный кувшин и масленку. Элизабет только было наклонилась, чтобы сказать Бейзилу с огромным снисхождением, что он — самая жадная личность, которую она когда-либо встречала. Вот тут-то до нее долетела первая волна пения, звонко раскатываясь вниз лестничному пролету.
Лиз выпрямилась:
— Это Дейл…
Бейзил казался совершенно безразличным. Он положил свой подбородок на край стола и звучно мурлыкал, глядя на масло.
— Она поет, — громко сказала Элизабет от удивления. — Она проснулась и обнаружила себя именно там, где хотела быть, и теперь она поет. Из чувства торжества.
Бейзил выпустил огромные когти на стол, рядом со своей мордой. Элизабет встала позади кота на колени. Она опустила лоб к густому меховому рокочущему боку.
— Я не могу этого вынести, не могу. — Лиз закрыла глаза. — Я думаю, что схожу с ума…
С удивительно гибким проворством Бейзил прыгнул со стула на стол. Элизабет подпрыгнула и схватила его.
— Нет…
Он не вырывался. Кот лег спокойно ей на руки, внимательно посмотрел на нее большими желтыми глазами и начал мурлыкать. Лиз опустила лицо к мягкому пятнистому кошачьему животу.
— Что, — прошептала она, — я собираюсь делать?
— Дорогая, — сказал Том от дверей.
Лиз посмотрела наверх. Бейзил легонько развернулся в ее руках и спрыгнул назад на стул.
— Ты готова? — спросил Том Карвер. — Мы сейчас идем?
Часовня стояла на боковой улице на севере городка, ютясь на холме между коротким рядом магазинов и террасой домов, переделанных, по большей части, под квартиры. Перед ней, отделенный от улицы железной оградой и закрытыми воротами, находился прямоугольник неухоженной травы. Позади и в стороне от часовни, как сказал Том, и было то, что так привлекало покупателей — пространство земли, которую странная секта предназначила для своего собственного частного кладбища. Могилы расположили так, что они напоминали спицы колеса вокруг неоклассического монумента для отца-основателя секты. Эти планы никогда не были воплощены. Все деньги выкачали у аристократической леди-благотворительницы, а чтобы заменить ее, новый услужливый источник не отыскался. Постепенно секту распустили, отец-основатель исчез во Франции, прихватив с собой двух самых хорошеньких мальчиков-прислужников и все оставшееся добро. А пространство возле часовни было заброшено и постепенно занято ольхой и котами и Иван-чаем.