— Отлично, — сказал отец Элизабет. — Все в порядке?
— Нет, — проговорила она, оглядев комнату. — По крайней мере, не в случае с домом. Ты говорил, что нашел кого-то для уборки?
— Да, — ответил Дункан Браун. — Два раза в неделю, по утрам.
— Она уже была здесь?
— Это он. Буфетчик на неполном рабочем дне из кабачка «Лиса и виноград». Нет, он здесь еще не был.
— Это ужасно, папа. Здесь действительно грязно.
— Неужели?
— Да.
— Мне кажется, я и не заметил.
— Или не имеешь ничего против…
— В принципе, да.
— Думаю, — сказала Лиз, — я должна сделать что-нибудь — по крайней мере, с ванной.
— Почему бы тебе лучше не рассказать мне о своих делах?
— Я немного смущаюсь…
— Почему?
— Потому что я так много узнала о Томе Карвере за короткое время.
— Отчего же это должно смущать тебя? — спросил Дункан, снимая очки для чтения.
Элизабет прислонилась к косяку двери, ведущей в крошечный холл.
— Он рассказал мне очень многое. Я не привыкла к таким поворотам событий. Я не представляла, чтобы люди говорили мне такие вещи, если только они не хотят предстать передо мной в выгодном свете. А он — не хотел. Похоже, мистер Карвер намеревался познакомиться со мной поближе.
— А, — проговорил Дункан.
— Не изображай из себя такого уж знатока.
— Я изображаю не знатока, это всего лишь проблеск прозрения.
— Тут нечего прозревать. Мы пообедали в баре, и он говорил гораздо больше, чем я.
— Что не удивляет. Ты никогда не была болтуньей.
— Папа, — сказала Элизабет, — я начинаю удивляться, зачем купила этот дом.
Дункан снова надел очки и посмотрел на дочь поверх них.
— Том спросил меня, могу ли я представить себе свою жизнь там, — продолжала она. — А я не уверена, что смогу.
— Дорогая, — сказал Дункан, — когда тебе было пять, и мы собирались путешествовать с палаткой по Британии, ты очень вежливо сказала своей матери и мне: мол, я не думаю, что присоединюсь к вам, потому что не представляю, на что это будет похоже.
— А что я думала о том, когда отправилась в путешествие?
— Тебе, похоже, там понравилось. Я научил тебя, как покупать хлеб, и ты каждое утро, семеня ножками, ходила к булочнику, выглядела страшно серьезной, и возвращалась обратно всякий раз с нужной буханкой хлеба.
— Но на этот раз все по-другому…
— Разве?
— Все гораздо больше.
— Только в пропорциях. Ты тоже выросла.
— Я не хочу, — вдруг сказала Элизабет, — покупать новую порцию одиночества. Не желаю обманываться, что поменяю свою жизнь, когда на самом деле опять все будет по-старому, — но только в другом месте.
Дункан поднялся. Крошки печенья, которое он ел вместе с супом, посыпались, как перхоть, из складок его кардигана. Он стал похож на пожилую цаплю. Так мистер Браун выглядел всегда, когда сочувственно смотрел на кого-нибудь, вытянув вперед тонкую шею на длинном худом туловище.
— Да ты вправду старый потрепанный конь, который борозды не испортит… — ласково сказала Элизабет.
Он улыбнулся ей в ответ:
— А ты — прелестная женщина.
— Том Карвер так и сказал.
— Отлично, — проговорил Дункан. — По крайней мере, в этом он разбирается.
Вернувший домой, Том Карвер открыл для кота банку с крольчатиной в желе. Он не очень-то жаловал котов. Но этот зверь принадлежал Джози, и она бросила его здесь, когда уехала. Так что животное стало для Тома своего рода союзником, собратом по несчастью.
Это был огромный, почти квадратный добродушный кастрированный кот по имени Бейзил. Он целый день лежал клубочком на солнышке и перебирался за лучом с одного места возле дома на другое. Недавно у него обнаружилось воспаление уха. Когда Том отвез животное к ветеринару, то доктор заявил, что у Бейзила чрезвычайный избыток веса, и его сердце подвергается огромной нагрузке. Ветеринар предписал коту диету, которая включала в себя крохотные банки для гурманов — с превосходным постным мясом в пикантном желе. Бейзил посчитал, что они являются деликатесом, если порции так ничтожно малы, и приспособил их как дополнение к тому, что Том оставлял возле них: к маслу, бекону или пакетикам корма, способствующего пищеварению. Вероятно, теперь он стал еще толще и жирнее, чем прежде, — подумал Том, поглаживая широкий мягкий загривок кота.
Когда Бейзил был накормлен, Том спустился вниз, в полуподвальный этаж. Если Элизабет Браун нашла его кухню затейливой, то вряд ли она подумает подобное о нижнем этаже, — предположил он. Это было своего рода машинное отделение, разве что здесь стояла тишина. Помещение, светлое и спокойное, Том обставил безразмерными чертежными досками и длинными низкими шкафами. Внутри находилось нечто вроде ящиков для карт, куда архитектор складывал свои чертежи и планы. Освещение смотрелось безукоризненно. Единственным неприятным предметом в комнате был гигантский аппарат для печатания фотографий, да и он ютился за японской ширмой из вишневого дерева под прозрачной пленкой.