— Но у меня действительно все замечательно, — сказала Элизабет.
Карвер окинул ее быстрым взглядом.
— Ну, коли вы так говорите…
Он прошел мимо нее в гостиную и раскатал на полу чертежи.
— Этот дом ни в коей мере не относится к обычным. Мы всегда считаем георгианский стиль симметричным, но большинство домов в Бате построены на глазок. Мне это нравится. Почему-то это придает им больше человечности. Те архитекторы восемнадцатого века говорили друг другу: «Делай, как тебе удобно, Уилли, а заказчики никогда ничего не заметят».
Элизабет опустилась на пол на колени. Чертежи привлекали ее внимание — все эти прямые линии и затемненные участки цвета поблекшего индиго, подписанные ровным почерком архитектора.
— Вы всегда хотели стать архитектором?
— Нет. Я мечтал стать врачом. Как мой отец, как дед. Но отказался от этой затеи из-за досады, когда мой старший брат выиграл грант — стипендию медицинского факультета в Кембридже.
Элизабет провела пальцем по затемненному прямоугольнику, который обозначал ее уголок возле южного окна.
— Вы сожалеете об этом?
— Да.
— И полагаете, что сожаления делают вас хорошим архитектором?
Карвер присел на корточки возле нее:
— Что за милый вопрос, мисс Браун!
— Элизабет.
— Благодарю вас. Правдивый ответ будет звучать так: это уже сделало из меня почти успешного архитектора.
— В таком случае, я, — сказала Элизабет, — почти успешный госслужащий.
— Это выговор?
Она поднялась.
— Просто маленькое предупреждение. Почему вы не расположили сточную трубу под северным окном?
— Потому что я разместил здесь дверь в сад.
— Но я не хочу две наружных двери в этой комнате.
Том тоже поднялся.
— Тогда мы подумаем снова.
— Мне понадобится место для резиновых сапог, не так ли? А еще — для хранения плащей. И какое-нибудь укрытие от дождя, где я могла бы снять плащ.
Архитектор наклонился и указал пальцем на чертеже:
— Вот здесь.
— О, — произнесла она, — извините.
— И вот дверь наружу для всего этого. Эта дверь была для лета, чтобы выносить через нее подносы и тому подобное — например, в субботу, когда друзья приходят на коктейль, — Том замолчал. Он расправил плечи и посмотрел на нее, а затем сказал уже другим тоном:
— Вы действительно не можете представить свою жизнь здесь? Ведь это так?
— Да, — ответила Элизабет, засунув руки в карманы пальто. — Прежде я думала, что могла бы, когда впервые увидела этот дом. Но, возможно, всему виной та жизнь, которая бурлила вокруг. Хотя уверена, я здесь уживусь. Правда, воображение никогда не было моей сильной чертой.
Том слегка подтолкнул чертежи на полу, отчего они сами свернулись в рулон.
— Я вам вот что скажу. Я собираюсь отвезти вас вниз, в свой дом, в котором к тому же и тепло. Я угощу вас кофе, и мы поболтаем…
— Я не собираюсь менять свое решение…
— Я бы хотел быть уверенным в этом до того, как скажу, в какую сумму вам уже обошлись мои услуги.
Элизабет сказала с некоторым нажимом:
— Я хочу жить в этом доме.
Том скрутил и перевязал рулон с чертежами. Он взглянул на нее и в этот момент улыбнулся.
— Я верю первым словам фразы, — сказал он. — Это — как минимум.
Элизабет сидела за кухонным столом у Тома Карвера. Это был длинный старинный стол из светлого дерева, и на нем находилось много разрозненных вещей: стопка газет, фруктовая миска с лежащими ключами и вскрытыми письмами, а заодно — и с яблоками, пара подсвечников, откупоренные бутылки вина, кофейная кружка, паяльный прибор. Но все это странным образом смотрелось совершенно гармонично, — как одежда Тома.
Сама кухня оказалась светлым помещением справа в глубине дома. Через французские окна Элизабет могла видеть внизу узорную решетку перил лестницы, ведущей в сад.
Эта кухня походила на то, что видишь в выставочных залах или в дорогих магазинах: там обнаруживаешь бесчисленное количество безделушек, в высшей степени изысканных. Здесь же изысканность не могла скрыть того, что каждый сантиметр тщательно продуман, что ручка каждого буфета, каждая лампа внимательно изучены, а уж потом отобраны.
Том Карвер поставил перед Лиз кружку с кофе:
— Ваш отзыв — не очень-то восторженный.
— Я не привыкла бывать в домах, куда вложено столько души, — ответила на это Элизабет.
— Как бы там ни было, но вкладывать душу — моя профессия.
— Да-да, конечно. Я не хотела показаться невежливой.
— Я и не считаю вас невежливой, — он присел напротив нее. — Первоначальные обитатели этого дома вложили большую долю души, не так ли? Особенно — в общих комнатах. Подумайте, каким роскошным был Бат, — Карвер замолчал и придвинул к Элизабет мисочку с коричневым сахаром. — Почему вы непременно хотите жить в Бате?