А. МИХАЙЛОВЪ
ЧУЖІЕ ГРѢХИ
КНИГА ПЕРВАЯ
МАТЬ И ОТЕЦЪ
I
Стояла теплая, чудесная весна…
Евгенія Александровна Хрюмина, пригрѣтая теплыми лучами солнца, удобно угнѣздилась на мягкомъ креслѣ въ своемъ красиво обставленномъ, похожемъ на парижскую игрушку, будуарѣ и не то мечтала, не то пробѣгала глазами страницы лежавшей у нея на колѣняхъ книги. Это была женщина лѣтъ двадцати семи, очень моложавая, съ хорошенькимъ личикомъ, съ густыми, затѣйливо причесанными бѣлокурыми волосами, съ выхоленнымъ тѣломъ, съ нѣкоторыми задатками къ излишней полнотѣ. Въ выраженіи ея лица было что-то дѣтское, неосмысленное, что-то говорившее, что она любитъ и понѣжиться, и покапризничать, и утѣшаться разными милыми побрякушками и изящными ненужностями. Этихъ побрякушекъ и ненужностей была цѣлая масса и на ней самой, и въ ея будуарѣ: красивыя кольца на розовыхъ пальчикахъ, затѣйливые банты въ вьющихся волосахъ, причудливый воротничекъ около полуоткрытой спереди, точно выточенной шеи, десятки фарфоровыхъ и хрустальныхъ куколокъ и флаконовъ на столикахъ и этажеркахъ; все это сразу обличало вкусы хозяйки. Всѣ эти ненужныя тряпочки и дешевыя статуэтки придавали и ей, и ея будуару изысканный видъ и если не говорили о богатствѣ, то все таки намекали на стремленіе къ щегольству, къ внѣшнему лоску.
Въ комнатѣ было тепло, уютно; яркіе лучи весенняго солнца играли на полу, на стѣнахъ; изъ открытаго окна долетали звуки чириканья воробьевъ, воркованія голубей; неподалеку слышалась монотонная, тоскливая пѣсня штукатура. Отрывки какихъ то смутныхъ думъ пролетали въ головѣ молодой женщины. Вотъ скоро начнется и знойное лѣто; въ городѣ станетъ пыльно и душно; всѣ разъѣдутся по дачамъ. Удастся ли ей ѣхать на дачу? Мужъ опять начнетъ толковать о недостаточности ихъ средствъ, о необходимости экономіи. Какая это несносная пѣсня! А жить лѣтомъ въ городѣ такъ скучно, такъ тоскливо! Когда же кончится, когда измѣнится эта монотонная жизнь съ вѣчными заботами о грошахъ, съ вѣчными толками объ экономіи, съ вѣчными мелкими семейными дрязгами, попреками, наставленіями? Все это такъ надоѣло, такъ надоѣло!
Грустныя думы Евгеніи Александровны были внезапно нарушены топотомъ дѣтскихъ ногъ. Въ ея комнату быстро вошли дѣти — мальчикъ и дѣвочка, ухватившіеся за руки молодого, невысокаго ростомъ, очень красиваго брюнета, съ яркими, полными губами, съ тонкими, подвижными ноздрями, съ глубокими сѣрыми глазами, съ мягкой улыбкой, съ необычайно легкой, какъ бы осторожной поступью.
— А, это вы, Мишель! лѣниво пѣвучимъ голосомъ проговорила Евгенія Александровна и ея лицо озарилось привѣтливою улыбкой.
Дѣти, между тѣмъ, наперебой говорили гостю о картинкахъ, о книжкахъ, объ игрушкахъ, не выпуская его рукъ изъ своихъ рученокъ. Они были прелестны въ своемъ дѣтскомъ оживленіи.
— Хорошо, хорошо, привезу! отвѣчалъ имъ молодой человѣкъ, стараясь отдѣлаться отъ нихъ, и въ его голосѣ послышалась не то торопливость, не то досада.
— Ты мнѣ, Миша, сдѣлай трехугольную шляпу съ перомъ, чтобы я былъ генераломъ, приставалъ къ нему мальчуганъ.
— А мнѣ нарисуй и вырѣжи куклу, твердила дѣвочка.
— Да, да, послѣ! отвѣтилъ еще поспѣшнѣе молодой человѣкъ и обратился къ хозяйкѣ, понизивъ голосъ и говоря по французски:- Удали ихъ!
Евгенія Александровна лѣниво подняла на него недоумѣвающій, вопросительный взглядъ и сказала дѣтямъ:
— Ступайте къ нянѣ! Вамъ пора завтракать.
— А Миша? спросили дѣти.
— Миша посидитъ здѣсь, покуда вы завтракаете. Идите! отвѣтила мать.
— Мама, ты его не отпускай! Пусть онъ мнѣ шляпу дѣлаетъ, приставалъ мальчикъ.
— А мнѣ куклу! настаивала дѣвочка.
— Хорошо, хорошо, идите! проговорилъ молодой человѣкъ, кусая отъ нетерпѣнія губы.
Его волненіе, его блѣдность, его тревожный тонъ не ускользнули отъ вниманія Евгеніи Александровны и, какъ только удалились дѣти, она спросила его:
— Что случилось?
— Я сейчасъ видѣлъ твоего мужа!
Онъ произнесъ эти слова какимъ то торопливымъ, тревожнымъ шопотомъ. Евгенія Александровна съ испугомъ подняла на гостя свои широко раскрывшіеся голубые глаза и съ ея красиваго лица вдругъ сбѣжалъ румянецъ.
— Мужа?.. Владиміра? почти вскрикнула она. — Нѣтъ, не можетъ быть! Ты ошибся… ошибся… Владиміръ пріѣдетъ еще черезъ мѣсяцъ… онъ писалъ… Евгенія Александровна съ усиліемъ перевела духъ. — Ахъ, какъ ты напугалъ меня, Мишель… И какъ это тебѣ пришло въ голову! проговорила она со вздохомъ.
Она быстро поднялась съ мѣста, уронивъ на коверъ книгу, и провела рукой по лбу, точно ей что-то сдавливало голову.