— Извините, я, право, не понимаю вашего взгляда на дѣло воспитанія вашего сына, сказала она сухо. — Сперва мальчика портили здѣсь, теперь вы позволяете ему уклоняться отъ занятій. Что-же изъ него выйдетъ? Ныньче онъ не будетъ держать экзаменовъ потому, что хоронитъ тетку и ѣдетъ отдыхать за-границу; въ будущемъ году опять найдется какой-нибудь предлогъ ускользнуть отъ экзаменовъ…
— Я думаю, княгиня, я имѣю полное право смотрѣть на это дѣло, какъ я считаю нужнымъ, рѣзко отвѣтила Евгенія Александровна.
— Но я увѣрена, что вашъ мужъ вполнѣ согласился-бы со мною, сказала княгиня.
— Мой мужъ… а вотъ кстати и онъ, сказала Евгенія Александровна и обратилась къ Ивинскому, который пробирался къ ней, чтобы пригласить ее ѣхать домой. — Мы, Жакъ, дебатируемъ съ княгиней на счетъ Евгенія, княгиня никакъ не желаетъ понять, что нельзя лишать мальчика послѣдняго утѣшенія проводить тѣло покойной княжны до могилы…
— Когда отъ этого пострадаетъ ученье, запущенное и безъ того, докончила княгиня. — Мнѣ кажется, долгъ прежде всего. Прежде всего нужно дѣлать свое дѣло.
— Это отчасти правда, вставилъ свое замѣчаніе Ивинскій.
— Конечно, правда! сказала княгиня. — Я очень понимаю, что ему тяжела эта утрата, какъ и всѣмъ намъ, но ради этого не бросаемъ-же мы всѣ своихъ дѣлъ, своихъ занятій…
Въ эту минуту Евгеній подошелъ совсѣмъ близко къ разговаривавшимъ. Онъ хотѣлъ что-то сказать, но Евгенія Александровна не дала ему выговорить ни слова и взяла его за подбородокъ.
— Взгляните, какой онъ у меня блѣдненькій! съ чувствомъ сказала она. — Гдѣ ему еще мучиться съ экзаменами! Нѣтъ, нѣтъ, во всякомъ случаѣ — поѣдетъ онъ или не поѣдетъ провожать покойницу — экзаменоваться я ему не позволю и увезу его за-границу!
— Но, хотѣла что-то возразить княгиня и не кончила, такъ какъ ее перебила Евгенія Александровна.
— Нѣтъ, нѣтъ, вы смотрите на него глазами посторонняго человѣка, а я мать — я вижу, что ему нуженъ отдыхъ и отдыхъ, сказала Евгенія Александровна. — Мнѣ тоже не хотѣлось-бы, Eugène, чтобы ты ѣхалъ за гробомъ, но потому только, что я боюсь за твое здоровье, обратилась она къ сыну. — Я не хочу, чтобы эти щечки еще болѣе поблѣднѣли и осунулись и чтобы эта мордочка смотрѣла такъ печально!
Она проговорила это своимъ сладкимъ и пѣвучимъ голоскомъ, взявъ двумя пальчиками сына за щеки.
Княгиня потеряла всякое терпѣніе и даже вышла изъ границъ того приличнаго и сдержаннаго тона, которымъ она говорила всегда. Она сознавала только одно то, что эта «глупая» и «несчастная» мать хочетъ еще болѣе портить своего сына, который и безъ того «загубленъ».
— Мнѣ очень жаль, что Алексѣй уѣхалъ, сказала она рѣзко. — Онъ, какъ дядя, конечно, имѣетъ основаніе заботиться объ участи мальчика. Онъ разъяснилъ-бы вамъ…
Евгенія Александровна вспыхнула и не дала княгинѣ кончить начатой рѣчи.
— Мнѣ кажется, никто не имѣетъ права вмѣшиваться въ дѣла моего сына, кромѣ меня и моего мужа, запальчиво произнесла она, — Ты можешь ѣхать, Eugène, обратилась она къ сыну, — но я попрошу тебя не оставаться тамъ ни одного лишняго дня, потому что я буду тебя ждать здѣсь. Я тороплюсь уѣхать изъ Петербурга. Мнѣ тоже необходимъ отдыхъ отъ всѣхъ этихъ мелочныхъ дрязгъ и сценъ…
Она съ какою-то задорною гордостью подняла свою головку и обратилась къ княгинѣ небрежнымъ тономъ.
— Ахъ, кстати, княгиня, вы заговорили о долгѣ, объ обязанностяхъ. Вотъ и мнѣ ради моего нездоровья приходится отказаться отъ своихъ обязанностей. У васъ, кажется, собирается послѣ завтра комитетъ вашего общества. Заявите, что я выхожу…
Это была мелкая вульгарная выходка. Она могла-бы вызвать на уста княгини только улыбку преврѣнія, если-бы княгиня не знала, что именно послѣ завтра на общемъ собраніи хотѣли просить Евгенію Александровну объ устройствѣ новаго займа для продолженія постройки дома «общества», организованнаго княгиней. Княгиня торопливо и почти съ испуговъ спросила:
— Вы выходите изъ нашего общества?
— Не изъ общества, а изъ комитета. Мнѣ нужно отдохнуть отъ многаго и я рада, что я могу отдохнуть въ своей семьѣ, отвѣтила Евгенія Александровна, дѣлая поклонъ княгинѣ.
Она взяла подъ руку своего мужа и удалилась, пославъ прощальный поцѣлуй рукою Евгенію.
— Ай-ай, какъ мы безтактны! тономъ мягкаго упрека сказалъ Ивинскій, удаляясь съ женою изъ комнаты.
— Ахъ, она меня раздражила! произнесла Евгенія Александровна сердитымъ тономъ. — Да, наконецъ, что мнѣ въ ней? Для чего мнѣ съ ней стѣсняться? Ты думаешь, она не пріѣдетъ ко мнѣ сама? Развѣ я не знаю, что мы ей нужны? Онѣ, эти grandes dames, устроиваютъ филантропическія общества, а, деньги… если ты, Жакъ, не дашь имъ денегъ, долго просуществуютъ ихъ общества?