Выбрать главу

— И вы скоро уѣзжаете? спросила одна изъ знакомыхъ барынь у Олимпіады Платоновны, заявивъ о своемъ близкомъ отъѣздѣ изъ деревни.

— Да, недѣли черезъ двѣ, сказала Олимпіада Платоновна. — Пора!

— Разумѣется! Но и въ Петербургѣ въ первое время такъ скучно. Зимній сезонъ начинается поздно, не знаешь, что дѣлать осенью, говорила гостья.

— Да нынче и вообще петербургская жизнь становится все скучнѣе и скучнѣе, замѣтилъ какой то старикъ-гость. — Число семейныхъ домовъ, семейныхъ собраній уменьшается; начинается какое то трактирное существованіе, какая то клубная вакханалія.

— Всѣ на безденежье жалуются, потому и скучаютъ, замѣтила гостья.

— Безденежье! воскликнулъ желчно старикъ. — Что за пустяки! На кутежи-же, на оргіи находятся деньги!

— Ахъ, да вѣдь всѣ эти кутилы — кандидаты въ долговое отдѣленіе, возразила гостья.

Маленькое общество, сидѣвшее за чайнымъ столомъ, заспорило о петербургской жизни и въ разговорахъ не обращало никакого вниманія на мальчугана, забывшаго про чай и слушавшаго съ широко раскрытыми глазами разговоры о Петербургѣ, объ отъѣздѣ туда.

— Вамъ-то и для дѣтей нужно въ Петербургъ, обратилась гостья, къ хозяйкѣ — я думаю, ихъ учить начнете?

— Вѣроятно, неохотно отвѣтила Олимпіада Платоновна, почти не принимая участія въ разговорѣ.

— Они у васъ будутъ жить и въ Петербургѣ? спросила гостья.

— Не знаю! Это будетъ зависѣть не отъ меня. У нихъ свой домъ.

— Да, конечно! согласилась съ нею гостья. — Вамъ и неудобно возиться съ дѣтьми. Это вѣдь утомительно для васъ. Наконецъ, я думаю, и ихъ родители соскучились о нихъ…

Гостья мелькомъ взглянула на дѣтей и вдругъ испуганно проговорила:

— Ахъ, что съ нимъ?

Олимпіада Платоновна быстро взглянула на мальчика и проворно поднялась съ мѣста, чтобы поддержать ребенка, который, казалось, былъ готовъ упасть со стула. Блѣдный, какъ полотно, съ померкшими, почти закрывшимися глазами, съ трудомъ переводя сдавившееся въ груди дыханіе, весь похолодѣвшій, онъ, казалось, совсѣмъ лишился чувствъ. Гости встревожились, стали толковать, что, вѣрно, мальчикъ все еще не совсѣмъ оправился послѣ болѣзни, что онъ вообще смотритъ слабымъ ребенкомъ и мало поправился въ деревнѣ. Олимпіада Платоновна между тѣмъ послала лакея за Софьей. Софья явилась тотчасъ же, начались хлопоты, ребенка положили на диванъ, привели кое какъ въ чувство и поспѣшно уложили въ постель. Это маленькое событіе напомнило гостямъ, что пора разъѣзжаться по домамъ, и скоро Олимпіада Платоновна осталась одна. Она провела тревожную ночь, безпокоясь о здоровья мальчика. Обморокъ однако кончился благополучно, безъ всякихъ видимыхъ послѣдствій.

На слѣдующій день мальчикъ явился въ столовую къ чаю блѣдный, грустный, но не сказалъ ни слова объ отъѣздѣ, о томъ, что онъ боится опять попасть въ домъ отца. Цѣлый день онъ смотрѣлъ какъ то странно, былъ какъ то сосредоточенъ, въ его дѣтской головѣ роились какія то болѣзненныя и недѣтскія мысли. «Я не скажу ma tante, чтобы она меня не отдавала… Надоѣлъ я ей, если отдастъ… Отвезутъ къ папѣ и мамѣ, я сейчасъ умру… Ma tante придетъ и увидитъ меня мертвымъ и скажетъ: зачѣмъ я его отдала!.. И потомъ будетъ плакать, все будетъ плакать, что отдала»… думалъ онъ и на его глаза навертывались крупныя слезы, — слезы о теткѣ, плачущей о томъ, что она его отдала и что онъ умеръ.