Пока мы добрались до гостиницы, уже начало темнеть, стали зажигаться окна. Свет был тусклый, видно, снова садилось напряжение.
— Слушай, Миша, вдруг опять авария, а нас нету?
— Никакой аварии, просто по дороге садится, сечение маловато. Локомобиль не подведет — слышишь, пыхтит как?
До нас долетало неторопливое, но размеренное дыхание нашего паровоза. Мы остановились и несколько мгновений прислушались. Все-таки что-то особое было теперь для нас в этом звуке. Мы его слушали, как, наверное, после войны будут слушать люди хорошую музыку.
Махмуд показал нам окно второго этажа, где с вот был довольно яркий.
— Вон там, — сказал он.
— Ну, давай веди.
Он привел нас к самой двери, но постучать не решился.
— Ладно, — сказал Миша, — я сам.
Он успел только поднять руку, в двери что-то щелкнуло, она приоткрылась, и мы увидели Гагая, который лежал у стены на старом, потрепанном диване. У изголовья горела яркая, необычной формы лампа, а рядом на ободранной деревянной спинке были смонтированы какие-то кнопки.
— Заходите, ребята, заходите, — проговорил он так, будто давно уже ждал нас и знал, что мы вот сейчас придем.
Мы вошли, он нажал кнопку, и дверь снова сама защелкнулась.
— Здорово! — восхитился Миша. — Автоматика.
— А-а, старый пускатель приспособил, — слабо махнул рукой Гагай и отложил в сторону маленькую книжечку, которую держал перед собой. — Скрутил меня, понимаешь, мой давний враг, спондилез проклятый, шевельнуться не могу.
Он лежал на спине пластом, и только голова его моталась, оглядывая нас, и руки он протянул нам, здороваясь.
— А как же вы, позвольте, с питанием и вообще… — удивленно расширил глаза Синьор.
— Это ничего, — сказал Гагай, — приспособился. Хлеб мне тетя Паша приносит, уборщица. Она и сготовит, если надо…
Мы переглянулись, а он коснулся рукой деревянного щита, укрепленного на железной стойке рядом с диваном.
— Сдвиньте это в сторону, так он мешать будет, и садитесь прямо сюда, на диван, не бойтесь. Он хоть и дряхлый, но выдержит. А вы стулья возьмите — вон там два стула.
Мы уселись возле него, и тут только я разглядел, что на щите укреплен кнопками какой-то замысловатый чертеж.
— Газогенератор, — сказал Гагай. — Черчу вот. Неудобно, правда. Лежа ведь все приходится. Но я, видите, что придумал… — Он откинул на спинке дивана какой-то крючок, и получилось нечто вроде проволочного желоба. — Доску поворачиваю сюда, вдеваю ось в этот кронштейн, и теперь вот — пожалуйста!
Доска повисла горизонтально, прямо над ним, так, что, лежа на спине, он мог чертить, приподняв руки.
— Зачем же это так себя мучить? — сказал Миша. — Выздоровите, тогда чертить будете. Зачем это так?
Ну, ты скажешь! — вскинул голову а гай. — Мне только сейчас и думать и чертить — благо тишина и время есть. А потом, когда встану, разве смогу я… Тут же текучка заест, с утра до ночи на комбинате, придешь — ноги подкашиваются. А сделать это нужно — кровь из носу — нужно.
— Что это?
— Газогенератор. Помните, я говорил вам. Хочу заставить дизель работать на хлопковой шелухе.
Мы опять переглянулись. Он второй раз повторил этот бред.
— Шелуха — это есть дерево? — осторожно осведомился Синьор.
— Совершенно верно.
— Но ведь дизель нужно давать жидкое топливо?
— Или газ, — сказал Гагай. — Понимаете, горючий газ. Смесь горючую. А из дерева можно добывать этот газ. При определенном давлении он будет воспламеняться.
— Ах, какой же я бол ван щи к, — стукнул себя по лбу Синьор, — ах как же это все просто!
Он смотрел на Гагая виноватыми и восхищенными глазами.
— Не так уж просто, — вздохнул Гагай. — Надо сделать специальный газогенератор, а он, понимаешь, не вытанцовывается.
— Танцовывает?..
— Не получается.
— А!..
— Может, мы смогли бы чем-то помочь, Юрий Борисович, — говорю я. — Мы с удовольствием, скажите только.
— Обязательно. Вот изготовят последние детали — и собирать будем. Я тогда вас обязательно позову — сам не справлюсь.
— Очень жалко, я не увижу такой дизель, очень жалко, — грустно улыбнулся Синьор.
— Почему же? Вы не верите? — вскинул брови Гагай.
— О нет, что вы. Я очень верю. Просто…
— Он польскую армию идет, — сказал Махмуд. — Завтра идет.
Гагай внимательно посмотрел Синьору в лицо, поправил очки.
— Ну что ж, — сказал он тихо. — Святое дело. Поздравляю вас.