— Да когда уже? — она окинула Виктора полным ехидства взглядом, — Только ты для меня староват будешь. Или ты потому и бороду сбрил, что молодишься? — спросила Мая. — Ты седину-то ваксой натирай сапожной. Хоть и старый, а чернявеньким будешь — за жениха сойдешь. Тут тебе и невесту подберем заодно, глянь какие девки вокруг…
В бараке послышался откровенный смех, а Виктор подумал, что дождь не такой уж и сильный и насквозь промочить не успеет.
— Чего это наш дед замолчал, — снова засмеялась Мая, — испугался?
— Чего мне тебя бояться? — удивился Саблин.
— Тогда, сыпь на тюфяк, — она чуть сдвинула одеяло в сторону и на пару секунд продемонстрировала Виктору живот и крупные голые груди, — и мокнуть не придется.
— Эх, Манька, — голос у него едва не дал петуха, — не могу сейчас. Вот завтра пойдешь в караул, приду ночью проверять — доставлю хоть тридцать три удовольствия сразу.
— Совсем наш дед плох стал, — засмеялась та, — ничего уже не может, ничего уже не помнит. Как с таким жить-то? Я ведь завтра в караул не иду.
— Я постараюсь, чтобы пошла, — буркнул Виктор и, оставляя за собой последнее слово, пулей вылетел из барака. Становиться предметом обсуждения доброй полусотни злых девичьих языков не хотелось.
Рисунок получился что надо, на творение художницы сбежался посмотреть весь полк. А смотреть там было на что: Лена нарисовала выныривающую из воды русалку, держащую в руках красную звезду на георгиевской ленте. Идущие чуть выше два ряда красных звезд — отметки о победах — дополняли картину. Русалка вышла как живая, она словно застыла в движении, разлетались брызги морской воды, мокрые волосы налипли на плечи. Но больше всего народ впечатлили ее обнаженные груди. Лена видимо реализовала все свои комплексы и огромные буфера (по-другому не скажешь), наверное, пятого или шестого размера, вопреки всяким законам физики задорно торчали вверх.
— Срамота, — сплюнул Палыч, когда увидел законченное творение. Оля мило покраснела, а Зине, такое впечатление, все было по барабану.
Моментально началось стихийное паломничество. Сперва народ просто смотрел, потом подключили начальника разведки, и началось фотографирование. Техники, летчики — все хотели иметь свою фотографию на фоне такой примечательной машины. Виктор, на правах хозяина самолета, сфотографировался первым. Прекратил такое безобразие командир полка. Шубин долго рассматривал рисунок, потом одним взмахом руки разогнал всех, поманил пальцем Виктора.
— Витька, — грустно сказал он, — ты чего творишь тута? В штабе замполит ножками сучит, все стены слюной забрызгал. Левушкин ваш уже ногти сгрыз (я уж не знаю почему), а крайний опять тута Саблин.
— Так а что здесь такого? — удивился Виктор. — Простой рисунок. Ведь красиво же, правда?
— Ты скажешь красиво, — вздохнул командир, — а другой скажет порнография. А третий тута напишет. Смекнул?
Виктор промолчал.
— Я вот не пойму, нахрена оно тута тебе надо? — продолжил Шубин. — О тебе родина заботиться, хе-хе, в полк столько девок красивых напихала, а ты херню малюешь. Неужто никого себе найти не можешь? Ладно, раньше, когда на пару полков было с пяток девах из БАО, так теперь их с полсотни. Да ты помани, половина побежит…
— Да не надо мне, Дмитрий Михайлович, у меня невеста есть.
— Невеста, тута и не узнает ничего, а у тебя дурь из башки пропадет…
— Не хочу я. Она там ребенка ждет, а я тут буду…
— Невеста в Саратове? — спросил Шубин. Услышав ответ, закрыл лицо рукой. — Ой, тута, дурак, — протянул он. — Это ты за те увольнительные успел?
Виктор кивнул.
Командир задумался, а потом вдруг начал смеяться. — Я тебя Витя не тому учил, — хихикал он. — Я учил маневрировать, стрелять, сбивать… а надо было тута научить как на бабу правильно залазить. Это ж надо умудриться: всего три дня тута свободы было, а уже сострогал. — он уже не смеялся, а хохотал, — Вот только… только… как учить то? С наглядными пособиями хреново. Уф-ф.
Виктору было не до смеха, но он все же улыбнулся.
— Буржуи, — сказал он, правда не уточняя где и когда, — вполне себе выпускают баб резиновых. Надувных. Для этих целей.
— Правда? — Шубин затрясся в беззвучном хохоте, хлопая себя по бедрам, — надо… надо такую затрофеить. Тута пополнение молодое вводить… вводить, — Он снова сложился в приступе смеха. Потом кое-как отдышался, вытер выступившие слезы, протянул: — Ну ты Витя дал. Уф-ф.
— В общем, то, что я тебе говорил — забудь! Считай, что ничего не говорил. Но головой своей тута подумай, ясно? К невесте небось рвешься, да?
Виктор снова кивнул.
— Отправить тебя тута не могу, но если будет какая оказия — вдруг за самолетами пошлют, то ты будешь первый кандидат. А с этой… — командир вновь глянул на рисунок и задумался, — ишь сисястая какая. Ну, приодень ее, что ли…
Данильчук, техник из первой эскадрильи лихо наяривал на своей гармони. Пальцы его быстро перебирали по клавишам, меха раздувались, и затейливая мелодия заполняла темный просторный сарай. От неровного света коптилок на стены ложились причудливые тени танцующих людей, столбом стояла пыль, звенел смех. Полк плясал.
Красиво кружились Быков и Таня. Галка, в танце, положила голову на плечо Шубину, рядом неловко топтался красный Соломин, видимо в очередной раз, наступивший на ногу Оле. Кот плясал с какой-то невысокой оружейницей из второй эскадрильи и что-то нашептывал ей на ухо. Рука Сергея уже покоилась чуть ниже ее талии, а та все смеялась, показывая мелкие острые зубы
Виктор не танцевал. Во-первых, он толком и не умел, а, во-вторых, разнылась нога. Ее всегда крутило на непогоду, однако, судя по болевым ощущениям, на завтра ожидался не просто дождь, а град с камнями и ураган с вьюгой одновременно. Он расселся на лавочке и, потягивая папиросу, наблюдал за танцующими. Ему было хорошо: в такой позе нога болела не так сильно, в желудке плескалось почти триста грамм водки, и жизнь, в целом, была неплоха. Алкоголь настраивал на лирический лад, хотелось чего-нибудь хорошего, красивого. Из красивого в сарае были только танцующие пары, на них он и пялился. Таких как он, сидящих по лавкам вдоль стен, было чуть-ли не половина полка.
— Товарищ лейтенант, а можно вас? — подошла к нему Мая. В глубине ее черных глаз таилась скрытая до поры насмешка.
— Сыпь сюды, — Виктор хлопнул по лавке, — посидим, покурим…
Он думал, что она что-нибудь съязвит и уйдет, но та плюхнулась рядом и с вызовом посмотрела на него.
— Ну, — сказала она, — папиросы где? Летчицкие давай, раз покурить предложил. Не буду же я махрой травиться…
— Так чего наш герой не пляшет? — сделав первую затяжку, спросила Мая. — Хорошо-то как, а то махра уже в печенках сидит.
— Старый я уже, — засмеялся Виктор, — в наше время такое не плясали. Был бы тут какой-нибудь «Марлезонский балет», или там «Мазурка» с «Полонезом».
Мая шутку оценила, хихикнула.
— Ну а если серьезно? — спросила она, — пойдем, потанцуем. Просто.
— Да не умею я, — расстроился он.
— Да ладно, — она вдруг прильнула к нему, коснулась губами уха, прошептала, — пойдем. Или ты меня боишься?
Или Виктор был пьян или из-за первой причины, но плясалось удивительно легко и весело. Он кружился с Маей, все движения получались точными и умелыми. Это было прекрасно. Хотелось, чтобы это вращение теней ни когда не прекращалось. Потом, как-то незаметно, танцы кончились, вокруг оказалась ночь — полк шел спать. Мая вела его за руку, рядом шли такие же пары, слышались перешептывания, смех, веселье. Она потянула его за руку в какой-то переулок, они замерли в тени забора. Мимо в каком-то десятке шагов проходили люди, но их не замечали.
— Давай покурим, — сказала она, — до поверки еще полчаса, не хочу в этом курятнике сидеть.
Они закурили. Майя смотрела на него снизу вверх оценивающим взглядом, чему-то улыбаясь, потом вдруг тихо спросила:
— У тебя шелк есть? Ты ведь немцев сбивал, у нас падали. Неужели не осталось ничего?
— Так это когда было? — улыбнулся он. — Вспомнила! У нас только один упал, тот, что сейчас на аэродроме валяется. Но до него поздно добрались, там пехотинцы и местные выгребли все. Говорят, летчика в одном исподнем оставили. Наши пытались разыскать что-то, но без толку.