— Да никуда я не поеду, — огрызнулся Виктор, — сейчас сюда мои прилетят.
Старшина угрюмо замолчал, нехорошо посматривая на Виктора. Красноармейцы сгрудись за его спиной. Конфликт нужно было как-то гасить.
— Летчик мой, на вынужденную сел, вот так же как я сейчас. А этот гандон, — он мотнул головой в сторону затихшего немца, — его из пулеметов добивал. Да какого хера, — заорал он, — какого хера жалеть их? Они нас жалеют? Я звеном против шестнадцати дрался сегодня, и все…нету у меня больше звена. Пацанам по девятнадцать лет было… Сдох сука и правильно… всех… всех их кончать…
Виктор выдохся. К свинцовой тяжести навалившейся после боя прибавилась опустошенность и апатия. Он устало уселся там же где и стоял, зашарил по карманам в поисках курева. Старшина вернул ему его же пачку, ловко вытянув себе еще одну папиросу.
— А мне что теперь делать? — спросил он, — ты стрелял, ты и думай теперь. Расписку напишешь?
— Расписку? — Виктор едва не проглотил папиросу, — да ну нахрен! Убит, при попытке к бегству?
— Немец живой был нужен, — старшина словно хлебнул уксуса, — может медаль дали бы…
— Ага. Орден Сутулого. Тебе какое дело до командирских наград? Или, думаешь, в штабе про тебя вспомнили бы?
Старшина вздохнул.
— Документы забирайте, — расщедрился Виктор.
— Э-э. Давай лучше ты с нами поедешь, — снова предложил Попов, — сам нашему командиру все и расскажешь…
— У меня в кабине, в НЗ, фляжка с водкой есть. Дарю. — Виктор зашел с козырей. — Можно парашют поделить. Вы же в деревне стоите, верно? За шелк любая баба даст. Отдал бы весь, да обещал уже одной. Целый у вас отцы-командиры отберут, а вот кусками…
— Не учи, лейтенант, — Попов наконец улыбнулся и уселся рядом с Виктором. — Эх, зря я вообще сюда ехал, — засмеялся он, — ограбили только. Твой самолет? — спросил он. — Звездочки это сбитые?
— Все мое, — Виктор достал из кармана свою заветную флягу, отхлебнул и протянул старшине. Тот повертел ее в руках, тоже приложился и цокнул языком.
— Надеюсь, нам ты не эту мензурку обещал? — усмехнулся он, — Красивая вещь, хорошо вам, летчикам…
— Хорошо там, где нас нет, — буркнул Виктор. Вставать не хотелось, но пришлось лезть в кабину и доставать флягу из НЗ.
— Вот и договорились, — засмеялся старшина, — ладно, бывай летчик. Если что, мы вон в той деревне…
Полуторка пыля и подпрыгивая покатила вдаль и Виктор в который раз остался один. О визитерах напоминал лишь часы с пистолетом, лежащий на крыле немецкий шлемофон, перевязанный стропой кусок шелка и босоногий мертвец. Когда с него успели снять сапоги Саблин так и не увидел. Он оттащил немца подальше и вновь стал ждать. Посвистывал ветер, низкие облака летели и летели по небу, казалось, им не будет ни конца не края. Бурьян шелестел, и окружающее спокойствие расслабляло, вновь клоня в сон. Вновь разбудило его тарахтенье мотора У-2.
В полк Виктор прилетел уже ближе к вечеру, на своем самолете. Его Як на скорую руку подлатали, привезли бензина, и он сразу перегнал его на аэродром. Впрочем, новости он узнал раньше и они не радовали.
Звена у него больше не было. Горящий Як — это была машина Саши Ковтуна, это его парашют сгорел. Впрочем, по словам Синицына, он выпрыгивал почти мертвым — две пули пробили ему грудь. Кот, с простреленными ногами, угодил в госпиталь. Он посадил подбитую машину на живот, но спустя буквально несколько минут подвергся атаке Юнкерса. Тот сделал на избитый Як три захода и окончательно добил истребитель. Сергей спасся только тем, что при второй атаке спрятался за двигателем, суме переползти.
Погиб также штурман второй эскадрильи, старший лейтенант Больных, сбитый мессерами. Эти потери были велики, но если бы немцам удалось застать полк на земле, то они были бы куда больше. Звено Виктора сделало свое дело, буквально на пару минуту — две сумев задержать вражеские самолеты. Звено выиграло время полку, но и само уменьшилось вдвое.
Сжатые сверху облаками, растрепанные в бою с Саблинской четверкой, немцы оказались не готовы драться с превосходящими силами взлетевших советских истребителей. Потеряв две машины, они дрогнули и стали уходить облаками. Громадный бой разбился на множество мелких схваток, протекающих то внизу, то среди облаков. В одной из таких стычек и сбили Больных. Но врагу досталось тоже, наши летчики сумели сбить шесть вражеских самолетов: три Мессершмитта и три Юнкерса.
Отметились Егоров и Ильин, завалившие по лаптежнику. Снова отличился сержант Подчасов из первой, заваливший мессера, по истребителю сбили также капитан Земляков и лейтенант Гаджиев. Бой позволил отличился многим, но и забрал немало. Кота уже увезли в госпиталь, а Ковтуна и Больных должны были похоронить завтра…
Заходящее солнце подсвечивало затихший аэродром. Отревели свое натруженные за день моторы, перестали пылить заправщики. Лишь на стоянке лязгали железом техники, там полным ходом шел ремонт поврежденных днем самолетов. Но Виктора это не касалось, он слонялся по стоянке не зная куда себя деть. Летчики стопились в сторонке, обсуждая прошедший день. Отличившиеся в боях пилоты были веселы, собравшись кучкой, они отчаянно жестикулировали, раз-за-разом обсасывая подробности боя. Остальные из энтузиазма не разделяли: гибель двоих пилотов давила, заставляя примерять на себя их судьбу. Виктор отошел в сторону и бессмысленно наблюдал за заходом солнца. В голове была каша, накатившее после боя отупение и апатия никак не проходили.
— Ты чего тута? — Шубин неожиданно появился из-за спины, немного испугав.
— Да так, Дмитрий Михайлович. Не знаю. Муторно что-то. Давит. — Он помолчал и вдруг торопливо, словно кто-то его перебивал, заговорил. — Я немца убил. Сегодня. Пехотинцы привезли летчика сбитого, того что Колька добивал, а я его из пистолета, прямо в лоб. И ведь специально сделал… я хотел эту суку убить, а ведь он пленный… Я раньше убивал, но те с оружием были, а этого так…
— И с чего это ты решил исповедаться? — Шубин удивленно поднял бровь.
— Не знаю, — Виктор поник, — просто больше и поговорить-то не с кем. Я ведь раньше таким не был, а тут человека убил, как высморкался. И еще раз убил бы. Что-то со мной случилось. Злой стал. Ненавистный. Может из-за Сашки? Он горел уже, а его мессер всё сзади поливал. Так может и выпрыгнул бы…
— Водки выпей все пройдет, — раздраженно сказал командир. — Война идет, а ты тута в Достоевщину ударился. Последствия того, что ты пленного стрельнул будут? Если нет, то забудь. Скажу, чтоб тебе двойную норму дали и завтра до обеда в расписание не ставили. Отоспись, отдохни. Заслужили тута. Неплохо своих натаскал, хорошо дрались.
— Дрались хорошо, — буркнул Саблин, — только кончились все.
— На то она и война, — Шубин тяжело посмотрел на Виктора. — Вытри сопли и привыкай быть командиром. Новых пришлют, будешь их учить, они летать будут. На войне оно всегда так, так что давай тута без соплей и истерик. Вы хорошо дрались, — повторил он, — две шестерки связали, третья и так не успевала. Молодцы, не многие бы так сумели.
Шубин прищурился, размышляя и словно что-то для себя решив, сказал:
— С комдивом по телефону разговаривал. Завтра прилетит. Во-от… сегодняшним боем сам Хрюкин интересовался, ясно тута? Говорит: «Мол тута не ожидал столь высокой эффективности». Так что…, — Шубин самодовольно ухмыльнулся, — поживем еще. Значит, скоро дождик просыплется, серебряный. Только ты вот что, — он неожиданно вдруг оглянулся, словно опасаясь, что их подслушивают, и понизил голос, — на орден губу пока не раскатывай, понял тута? На меня, одна падла серая, недавно донос написала.
— А я тут при чем? — удивился Виктор.
— Как ты там любил своим говорить? — Шубин прищурился, вспоминая, — А! Вспомнил! Не тупи, Витя. Ты там тоже фигурируешь, так что… И не надо делать такие удивленные глаза, хе-хе. В общем, долго рассказывать, но тебя пока лучше тута не высовывать. Да ты не дуйся, — командир рассмеялся, — тебе вместо ордена кой-чего получше будет…