— Чего мне эти свиристелки? — буркнул Палыч, — у меня дочка старшая их лет. Это тебе думать надо. Выглядишь как дед старый. Мало что седой, так еще и бороду эту нацепил, партизанскую. Тебя кстати дедом и прозвали уже. Не слыхал?
— Нет, — удивился Виктор. Известие, что у него появилось прозвище, оказалось немного неприятным. До этого он прекрасно обходился без него.
— Значит, услышишь, — отмахнулся механик. — О. Красавцы наши идут. Шерочка с машерочкой.
От КП взявшись за руки, неспешным, прогулочным шагом шли Быков и Таня.
— Красиво идут. Прямо как вы с командиром сегодня, когда садились.
— Палыч, перестань, — Виктора подначка механика начала злить.
— А чего ты? — деланно удивился Палыч. — Сам девку проворонил, а теперь бесишься.
— Я не проворонил. И вообще у меня невеста есть. В Саратове ждет.
— Ну, раз есть, — хитро усмехнулся механик, — то тогда конечно…
— Слушай, — обрывая неприятный разговор, сказал Виктор, — мне нож нужен. Такой как ты раньше мне дарил. Можешь сделать? Мой потерялся, когда сбили.
— Сделаю. А как тебя сбили-то? Рассказал бы.
— Да устал я тогда, Палыч. — Виктор вяло махнул рукой, показывая, что не хочет говорить на эту тему. — Просто устал… — вдалеке послышался гул авиационных моторов, появились черточки возвращающихся истребителей. Он, щуря глаза, пересчитал самолеты и довольно улыбнулся. Возвращались все. Это было хорошо, это было правильно.
Маленькие деревянные самолетики летели над землей. Они то сходились вместе, то вдруг рассыпались в разные стороны, делали перестроения, набирали высоту и стремительно пикировали вниз. Саблин и все его звено, словно малые дети, ходили друг за другом и воевали. Воевали зажатыми в руках, любовно вырезанными самолетиками, серьезные, сосредоточенные. Виктор скупо, словно по радио, давал вводные, командовал. Остальные летчики, поскольку радиопередатчиков на их машинах не было, не отвечали, лишь, комментировали свои действия. Шла интересная и очень важная игра "пеший по-летному" или "розыгрыш полета". Конечно, было бы гораздо эффективнее отрабатывать все это в небе, но больно уж дорогое получалось удовольствие. Вот и приходилось воображать себя воздушным бойцом, стоя на земле.
Полк летал мало. Погода была неважной, с топливом тоже были частые перебои, вот и приходилось доучивать свое звено хоть так. Другие летчики уже посматривали на его подчиненных с сочувствием, мол, командир дурачок – ребятам спокойно жить не дает. Да и сами подчиненные давно уже не блистали энтузиазмом, такие вот тренажи, перемежаемые с частыми бессистемными лекциями, надоели им хуже горькой редьки. Но комэск и командование против подобной муштры пока не возражали, а на остальное можно было и не обращать внимания. Жизнь стоила дороже насмешливых взглядов, а его жизнь теперь могла оказаться и в руках его подчиненных…
От штабной землянки раздался резкий перезвон колотящейся о рельсу железяки. Дежурный телефонист, сидящий на связи с КП, увязая в снегу, кинулся к Егорову, крича:
— Бомбардировщики летят, приказано перехватить. Курс двести двадцать, высота три тысячи.
— Эскадрилья, на вылет!
Все тренировки оказались моментально забыты, летчики, надевая парашюты, кинулись к своим самолетам.
— От винта!
Заревели моторы. Самолеты заскакали по полосе, разгоняясь, оставляя за хвостами перемешанную с землей снежную пыль. Внизу осталась застывшая неподвижно машина Ковтуна из звена Соломина, вокруг уже суетились техники. От летной землянки к стоянке бежали летчики первой и второй эскадрилий. Аэродром сверху напоминал встревоженный муравейник.
— Двадцать первый, как слышно? На связи первый! — первый это позывной Шубина. Виктор сразу представил его на КП, встревоженного, напряженно всматривающегося то в небо, то в карту.
— По информации ВНОС идет до двадцати "юнкерсов", с прикрытием, — голос у командира оказался на удивление спокойный. Ну да, он сейчас не в кабине, а за столом, сидит на уютном раскладном стульчике…
Сперва на горизонте показались едва заметные точки. Они стремительно росли в размерах и вот уже стали видны фюзеляжи, тоненькие черточки крыльев, моторы. Так, постепенно вырастая в размерах они превратились в бомбардировщики Ю-88. Повыше строя бомбардировщиков, словно купаясь в небе, шла восьмерка "мессеров", выше летело еще одно звено. Нижняя восьмерка вражеских истребителей ринулась наперерез "Якам", проскочила на встречных, обменявшись короткими пулеметными очередями, ушла вверх. "Мессера", пользуясь изначальным преимуществом в скорости, принялись наседать. Они действовали мастерски, используя сильные стороны своих самолетов, не давая советским истребителям подойти к охраняемым бомбардировщикам. Те спокойно прошли стороной, словно воздушный бой их не касался.
Виктор взмок буквально в секунды. Прежние бои показались детским лепетом. Тогда приходилось отвечать только за себя и одного ведомого. Теперь же приходилось смотреть за всем звеном. От этого голова шла кругом. Как просто было бы одному, можно было бы потихоньку выйти из боя, набрать в стороне высоту и… хотя кто мешает это сделать и сейчас?
— Рябый, не отставай, — Виктор довернул самолет, уклоняясь от очередной атаки немца и одновременно поворачивая в сторону ближайших облаков. — Командир, я сейчас. В стороне высоту наберу. Кот, Максим, держитесь там.
Рация прохрипела что-то неразборчивое, потом донеслись матюги Соломина. Эскадрилья вела бой.
Облака оказались неожиданно близко. Внешне мягкие, пушистые, но эта мягкость была обманчива: внутри началась сильная тряска.
— Рябый, — Виктор наконец вспомнил про своего ведомого, — иди прямо по курсу, никуда не отклоняйся…
— Ниже, ниже, сильней закручивай, — перебили его фразу торопливые вскрики Соломина. И сразу же, забивая эфир, раздался чей-то возбужденно-радостный вопль. — Вижу! Вижу! Бомбардировщики прямо по курсу!
Радио утонуло в какофонии бессвязных команд, криков, матюгов и треска. К счастью облака быстро кончились и Виктор с облегчением увидел своего ведомого. Тот висел сзади, приотстав, и был белый как мел.
Они быстро полезли вверх. Виктор уже сам был не рад, что взялся за реализацию своей идеи. Стоило послать пару Кота, правда сумел бы Кот реализовать его задумку? Он торопился, боясь, что пока они тут прохлаждаются, кого-то из их эскадрильи успеют сбить. И тогда его выход из боя, можно будет расценить совсем иначе.
Они успели. Советские истребители снизились где-то до полутора километров и, образовав оборонительный круг отходили на свою территорию. "Мессеров" осталось только шестеро и они летали выше, поочередно, парами, атакуя. Бомбардировщики уже почти скрылись из виду, но там, куда они ушли уже кипел бой. Эфир был забит, но забили его уже летчики первой и второй эскадрилий.
"Мессера" приближались быстро. Они были внизу, видные как на ладони, безопасные. Пара Саблина, укрытая солнцем, пока оставалась для них невидимой. Виктор выбрал себе жертву, выходящую из атаки вверх пару вражеских истребителей. Толкнул ручку вниз, почти отвесно падая на свою цель. На несколько секунд гомон в эфире стих:
— Смотри, Рябченко, — не смог удержаться Виктор от похвалы в свой адрес, — вот так надо выигрывать бои.
"Мессера" он решил расстрелять в упор. Завел вражеский силуэт в прицел, зажал гашетку и к своему стыду промазал. Трасса прошла буквально в полуметре от вражеского самолета. "Мессера" рванули в стороны, а Виктор потянул обратно, надеясь повторить атаку.
Едва их пара снова набрала высоту, как откуда-то сверху на них свалились еще два вражеских истребителя. Весь Викторов план рухнул. Бой начал принимать очень неприятный оборот. Сверху их клевала пара врагов, снизу поднималась четверка, и все это было очень печально. Уклонившись от очередной атаки, он успел увидеть, как их эскадрилья, целая и невредимая, преспокойно отходит на восток.
— Двадцать первый, — закричал он, — лезьте вверх. Я сейчас немцев под вас стащу.
Его словно не услышали, эскадрилья быстро удалялась, не предпринимая ничего. "Мессера" подтянулись, подсобрались и Виктор понял, что сейчас их с Рябым будут убивать.