Монотонно, покачиваясь в такт неровностям дороги, скрипела телега, неспешно топала лошадь. Мимо проплывали запорошенные пылью придорожные лопухи, виднеющаяся далеко впереди машина почти не приближалась — телега ехала со скоростью медленно идущего человека. Такое вот неторопливое движение навевало неторопливые мысли. Виктор глядел на колхозные поля, на медленно проплывающие степные курганы и думал, что вся эта земля скоро достанется врагу. И это было обидно. Разумом он понимал, что мы все равно победим, но горечь поражения и отступления была слишком горькой, чтобы от нее отмахнуться. Он честно дрался в небе с немцами. Сбивал, горел, снова сбивал, но изменить ход войны он был не в силах. Она была слишком велика для одного человека. И как не уговаривал Виктор сам себя, как не гнал прочь мысли, но все равно временами он признавался сам себе, что всего этого отступления, разгрома наших войск под Харьковом, могло бы и не быть.
Если бы он еще тогда, сразу после попадания, принялся бы писать Сталину, Жукову, да любому облеченному властью — тому же Хрущеву, то у него был бы шанс. Но он не стал ничего делать и теперь жестоко корил себя. Ведь можно изменить историю. Пусть и чуть-чуть, но можно. Вдруг это спасет немного жизней? Наш народ и так настрадался в двадцатом веке, так почему бы немного не помочь советом из будущего и сберечь немного жизней. Вот только что будет потом? Мало того что сам наверняка помрешь, так вдруг таким вмешательством еще и третью мировую накличешь? И это Виктора останавливало. Правда в последнее время останавливало все слабее и слабее. ь
Лошадь неспешно дотрусила до стоящей на обочине трехтонки, поравнялась. Виктор равнодушно скользнул взглядом на меняющих колесо вояк. Лица их показались знакомыми.
— Тпру-у, тормози, — сказал он красноармейцу и выскочил из телеги. — Здравия желаю, товарищ старший техник, — он разглядел среди столпившихся у машины людей старшего техника их эскадрильи — Агафонова, — Вы случайно не по мою душу?
— Саблин, — удивился тот, — вот так дела! Действительно по твою. А самолет где оставил?
— Да где? Где сел, там и оставил. Только я его того… сжег сегодня ночью.
— Как так сжег? — опешил Агафонов, — что ты мелешь?
— Что я мелю? — взорвался Виктор? — Да вы должны были вчера вечером приехать! Когда еще были шансы его вытащить. Я как дурак ждал, только время зря потерял, потом, пришлось в бою, под носом у немцев свой самолет поджигать. Чуть не пристрелили.
— Да не кипятись ты, — примиряюще сказал техник, — ну не получилось, — и пояснил. — Машину за твоим Яком выслали еще вчера. Сразу как Дорохов телеграмму дал, так и выслали. Техник твой с двумя механиками ездил. Только на дороге их кто-то обстрелял. На машине мотор разбило, одного из механиков ранило. Они сегодня утром обратно вернулись, вместе с Дороховым и Жуковым.
— Как? Дорохов же вчера с Жуковым на самолете улетал?
— Не долетели, — мрачно скривился Агафонов, — мессера перехватили, и давай гонять. Жуков у какой-то посадки сел и они в ней спрятались, а самолет на земле сожгли. Так что наш командир только утром вернулся ну и сразу нас послал, чтобы твой Як вытащить. А тут еще колесо лопнуло…
— Дела-а, — протянул Виктор, — а я думал… а оно вона как.
— От тож, — усмехнулся техник, — отпускай своего извозчика, — сейчас колесо накачаем и обратно поедем…
На аэродром они добрались лишь вечером. Едва Виктор выпрыгнул из машины, как увидел, что к нему быстрым шагом идет майор Дорохов. Он хотел доложить ему о прибытии, но командир не стал слушать, обнял и, не отпуская, долго хлопал по спине. А потом спросил: — Как глаз? Уже лучше? — получив утвердительный ответ, обрадовался, но тут же отправил Виктора к врачу.
Возвращение было праздничным. Летчики и техники поздравляли Виктора с тараном, жали руку, хлопали по спине. Потом полковой врач долго осматривал ему рану, то улыбался, то хмурился, потом чем-то помазал и обнадежил, сказав, что рана не опасна и глаз не пострадал. После, уже в темноте, Виктор съел три порции ужина и измученный похождениями и их красочным пересказом, блаженно развалился на сене. Рядом спали остальные летчики полка. В крови все еще гуляла водка, организм, наконец-то дождавшийся заслуженного отдыха, быстро отключался на сон. Виктор последним усилием разлепил глаза и посмотрел в небо. Там перемигивались звезды, мелькнул короткий росчерк метеора. Все было так, как обычно.
— Что же мне делать? — спросил он у этого черного бесконечного безмолвия. Небо как обычно отмолчалось. Вновь мелькнул метеорит, но Виктор его уже не увидел, он спал.
Глава??
Глаз нормально открылся на второй день. Он еще был припухший, окруженный иссиня-черным синяком, но рана почти не беспокоила, и Виктор мог видеть обоими глазами. А значит, мог летать. Последствия вынужденной посадки тоже остались в прошлом. Если на другой день после возвращения в полк Виктор лежал пластом, то теперь его состояние улучшилось весьма и весьма значительно.
Словно из солидарности с Виктором, полк тоже два дня почти не летал, не было бензина. Скорое отступление наших войск за Дон нарушило управление и логистику Воздушной армии и многие полки оказались на некоторое время прикованы к земле. Однако это было явление временное, по словам Дорохова, этой ночью уже должны были доставить бензин, а значит, уже завтра возможно предстояло вновь встретиться в небе с мессерами.
Ужинали, да и ночевали летчики в последнее время под открытым небом. До ближайшей деревни было далековато, а сидеть в нагретой за день душегубке палатки никто не хотел. Вот и сейчас все нехотя ковыряли ложками пшенную кашу. После перебазирования начались перебои не только с топливом, но и продовольствием. О булочках с масло и какао на завтрак оставалось только мечтать.
Пара Яков показалась с северо-западного направления. Они закружили в стороне, что-то высматривая, но тут со старта аэродрома вверх полетели сигнальные ракеты и истребители повернули к ним. Сделав круг над взлетной полосой, самолеты начали строить заход на посадку.
— Интересно кто это? — задумчиво спросил Лапин, командир звена из второй эскадрильи. Его вопрос остался без ответа, но на лицах присутствующих проступила заинтересованность. Не каждый день на полковой аэродром прилетали чужие самолеты. Вряд ли это начальство — комдив прилетал в полк один раз, но делал это на «утенке». По слухам, ни на чем другом он и не летал? Может это кто-то заблудился? Но ведь искали именно их аэродром…
— А это другие Яки, не такие как у нас, — заметил глазастый Шишкин.
— Может новая модификация? — глаза у летчиков разгорелись. Про ужин уже никто и не думал, все равно по такой жаре нет никакого аппетита. Не сговариваясь, они побросали недоеденную кашу, и отправились в сторону новых самолетов.
Тем временем, вслед за Яками появился и тихоходный По-2. Он сел сразу возле того места, где приземлились истребители и буквально через десять минут, взлетел обратно. Летчики полка еще даже не успели дойти до стоянки, увидели только, что в задней кабине самолета сидит двое.
— Это что, — спросил Шишкин, — он уже и летчиков Яков увез? Ничего не понимаю…
Загадка разрешилась, когда все уже добрались до стоянок. Там уже расхаживали Дорохов и Тархов. Большая часть техников полка тоже толпилась тут осматривая новые машины. Они действительно немного отличались от привычных Як-1, но именно, что немного. Было удивительно, как Шишкин сумел разглядеть отличия.
— Саблин, иди-ка сюда, — сказал Дорохов. Когда Виктор подошел, тот начал издалека: — Видишь, какое дело. Передали нам два новых самолета — Як-7. Самолеты почти новые, воевали недолго. Летчики что их перегнали — расхваливают. Да я и сам слышал, что машины эти хорошие, как-никак это наши новейшие истребители. Скорость и скороподъемность лучше, чем у наших единичек, а вооружение вообще блеск: два крупнокалиберных пулемета и пушка.
— А к чему это вы мне говорите, товарищ командир?
— А к тому, — улыбнулся Дорохов, — что решил я один из этих истребителей за тобой закрепить. Сперва думал, комэскам раздать, но… в общем бери тот, что с номером одиннадцать.