Шишкин не ответил. Спросонья он не понимал, чего сейчас хочет командир и не собирался ломать над этим голову. Он хотел спать.
Дорохов видимо тоже это понял и резко сменил тему.
— Через пятнадцать минут вылет, — сказал он, — будем прикрывать бомбардировщики. Константиновскую переправу будут бомбить. Одну переправу прикрывали, а другую разбомбим, хотя река одна и та же. Вот так вот.
Комполка замолчал, рассматривая летчиков, выбирая кандидатур для выполнения задания и, наконец, добавил:
— Сейчас сделаем так, из второй эскадрильи полетят Турчанинов — Дегтярев, а из первой Саблин и…, — он задумался, рассматривая все еще сонного Шишкина.
— Товарищ командир, разрешите мне, — Пищалин вытянул руку вверх, словно был учеником на уроке. Под удивленно насмешливыми взглядами летчиков, он вмиг покраснел.
— И Пищалин, — закончил свою фразу комполка. — Ведущий группы… Саблин. Пора товарищу уже самостоятельно группу водить.
Виктор похолодел, водить в бой что-либо больше пары ему еще не доводилось, да и желания особо не было. Оставшееся до вылета время он посветил суматошной подготовке к полету.
Только уже взлетев и набрав высоту Виктор немного успокоился. Все-таки, в небе переживать особо некогда. В небе постоянно есть работа, вдобавок усугубленная тем, что думать нужно не только за себя, но и за всю группу. Пусть даже она состоит всего из четырех самолетов. Под крылом привычно мелькали выгоревшая от солнца земля, проплывали балки и поля. С воздуха казалось, что все внизу дышало спокойствием и тишиной. Однако это было далеко не так — над дорогами поднимался бесконечный шлейф серой пыли, это отступали наши войска, беженцы, эвакуировали скот и колхозное имущество. Сверху объем отступления был хорошо виден и ужасал своим размахом.
Вылет проходил нормально. Тройка бомбардировщиков «Пе-2 висела ниже Яков, на высоте в два с половиной километра. Пищалин исправно летел слева-сзади. Еще левее виднелась пара Турчанинова. Виктор вспомнил, как того корежило на предполетном инструктаже, и криво усмехнулся. Турчанинов видимо не рассчитывал, что старшим группы назначат именно Саблина и испытывал явный дискомфорт, что придется подчиняться младшему по званию.
„Интересно, что имел командир в виду, когда говорил, что мне пора водить группы, — в очередной раз подумал Виктор, — ведь у нас в полку ведущих пока хватает“. Однако весьма быстро стало не до размышлений, на горизонте показалась пара приближающихся точек.
— Спереди — слева два самолета, усилить внимание, — передал он по радио остальной группе и сразу увидел как „заплясал“ самолет Артема. Может из-за нервного напряжения, а может из-за слабой летной подготовки, но истребитель Пищалина вдруг начал проваливаться то вверх, то вниз и немного гулять по курсу. Пришлось его одернуть по радио, только тогда Артем снова начал лететь нормально.
Точки быстро увеличились в размерах и превратились в пару мессеров. Обнаружив большее количество советских истребителей мессершмитты в бой вступать не стали и отошли в сторону. Однообразный полет над желтой, выгоревшей степью продолжился.
Пара мессеров-охотников снова появилась слева, но теперь они были выше. Пешки также неторопливо ползли на север, до двух мессершмиттов им не было никакого дела. Впереди уже показалась лента реки, и бомбардировщики немного изменили курс, заходя на переправу. Этот мост являлся пуповиной, по которой снабжался вражеский плацдарм на нашем берегу реки. И эту пуповину нужно было срочно перерезать. Мессера тоже начали заходить в атаку на пару Турчанинова, пришлось отбивать. Немцы ушли вверх, но повторять атаку не стали, вися в стороне и выжидая удобный момент.
В небе, чуть ниже их курса появился рыжий дымовой шар, потом еще один и еще и вскоре они стали впереди стеной. Бомбардировщики невозмутимо нырнули в эту стену, и Виктору показалось, что они словно растворились в ней. Но нет, они показались снова, такие же, словно связанные невидимые нитями, невозмутимые и непоколебимые. Впереди и ниже темнела тонкая черточка моста — переправы через Дон и сейчас штурманы бомбардировщиков прилипли к окулярам, загоняя эту переправу в тонкое перекрестие нитей прицела. А значит, их пилоты должны четко выдержать точный курс и высоту, иначе весь этот вылет пойдет насмарку. Вот и ярились немецкие зенитчики, стараясь сбить, помешать, согнать с курса советские машины, раз за разом посылая в небо сталь и свинец.
Бомбардировщики отбомбились и сразу же ускорились, стремясь выйти из зоны действия зениток. Бомбы подняли огромные столбы воды, но лишь один из взрывов пришелся в мост. Хорошо, но мало. Виктор закусил губу, рассматривая вражескую переправу. Правый берег реки сплошь заставлен вражескими танками и машинами. Можно кидать не целясь, все равно не ошибешься. А мост… да тут столько людей, что поврежденный мост починят через час.
Зенитчики видимо решили перенести огонь на истребителей, поскольку совсем рядом пролетели красноватые шарики тридцатисемимиллиметровых снарядов. Виктор машинально дернул ручкой, меняя курс и привычно огляделся. Бомбардировщики так и летели внизу, пара Константинова занимала свое привычное место. Мессера болтались далеко сзади. Все было нормально, еще секунд двадцать и они выйдут из зоны работы зениток. Пищалин тоже был рядом, шуровал в своей кабине руками и ногами, удерживая место в строю. Поймав взгляд своего ведущего застенчиво улыбнулся.
В эту же секунду под его Яком пыхнула яркая вспышка, и тут же белой струей повалил дым, на крыле показались огоньки пламени. Они быстро расширялись, вот уже крыло загорелось, и белый дым обратился черным, похоронным.
— Артем, ты горишь, горишь, — закричал Виктор по радио, — ты не ранен?
Пищалин ответить не мог, у него на самолете не было передатчика, он только отрицательно замотал головой.
— Прыгай давай, прыгай, чего ты машешь, дурья твоя голова, — рискуя разорвать связки заорал Саблин, — сейчас баки взорвутся. Прыгай скорее.
Артем ничего не ответил. Он как-то грустно улыбнулся, помахал рукой и резким переворотом свалил истребитель в пикирование. Огонь на крыле у него не погас, как надеялся Виктор, а наоборот, разросся, достигая уже хвоста, за самолетом тянулся жирный черный след. Он стремился к земле к только что пройденной ими переправе и все вооружение на его истребителе озарились вспышками. Его Як представлял собой уже громадный клубок огня, но Артем стрелял, расстреливая плотно стоящую вражескую технику. Высоты чтобы прыгнуть у него не оставалось, времени, чтобы успеть сесть на вынужденную посадку тоже. Но Артему все это было и не нужно. Огромный огненный метеор, продолжая поливать все под собой свинцовым дождем, пролетел над вражеским берегом, уткнулся в стоящую на мосту машину и исчез в ослепительной вспышке.
Когда немного рассеялся дым, стало видно, что у моста отсутствует изрядный кусок. Ниже по течению плыл какой-то мусор, вода в этом месте потемнела. От истребителя ни осталось ничего. Виктор сидел в своей кабине ни жив, ни мертв. Почему-то стало жарко, все тело покрыла испарина, хотя раньше, на такой высоте было довольно комфортно летать реглане. Горло душила обида. Он только что видел самый настоящий подвиг, но на душе была жуткая тоска.
Слева, где всего минуту назад висел истребитель Артема, было пусто. Все остальные, и бомбардировщики и пара Турчанинова, были на месте, не было только его ведомого. И эта пустота на месте самолета была немым укором ему, Виктору.
Когда Саблин докладывал о выполненном задании командиру, то ему казалось, что он слышит свой голос со стороны. Слова при этом получались какие-то глупые, никчемные. Да и все вокруг было каким-то не таким как раньше. Он бродил по стоянке, не зная, что делать и чем себя занять, потом, взяв у Шишкина пачку папирос, уселся в сторонке и закурил.
Солнце уже склонялось к горизонту. Легкий ветер не только сносил табачный дым в сторону, но и принес долгожданную прохладу. Летчики потянулись в столовую, ужинать, механики возились с самолетами, а он все сидел и думал. Есть не хотелось, разговаривать с кем-либо тоже. Прежние случаи гибели друзей уже успели немного сгладиться из памяти. Смерть Нифонта или Вадима Петрова была очень болезненной, но это было давно. Смерть же Пищалина ударила куда как больнее, чем гибель Хашимова или того же Гармаша. Видимо он успел привязаться к своему нескладному ведомому.