И было еще оно, что Виктор для себя понял. Он все еще отличался от местных. Было это хорошо или плохо, он не знал, но это точно было. И это было итогом его послезнания. В отличие от своих однополчан, от жителей всей многомиллионной Советской страны, от всего мира, он точно знал, что СССР в этой войне победит. И это знание не позволило бы ему умереть так, как умер Пищалин. Он бы не смог и не стал бы таранить. Он сам себе признался, что у него бы не хватило на это духа. Он бы тянул подальше от переправы, он бы постарался сбить пламя, он бы выпрыгнул с парашютом. А Пищалин смог и стал. Нескладный, худой, неумело летающий. У него хватило силы духа, и он сделал. Сгорая живьем дрался до последнего и разменял свою жизнь на чужие, выполнив задание всей их группы. И мысли об этом упрямо лезли в голову.
Подошел Игорь, уселся рядом и сунул в руки теплый котелок.
— Может хватит сопли тут развешивать, — зло спросил он, — страдалец несчастный. Пищалин погиб, это плохо, но жизнь продолжается.
Видя, что Виктор не реагирует, он снял с пояса флягу, открыл ее и хорошенько приложился. В воздухе запахло алкоголем.
— Вовремя бензин кончился, так что самое время причаститься. На вот, хлебни, дурилка, — немного осипшим голосом сказал он и, достав из-за голенища ложку, принялся закусывать кашей из котелка.
Виктор отхлебнул. Водка оказалась теплой, противной но по мозгам ударила быстро, разгоняя сомнения и печали. Он ошалело потряс головой и приложился еще.
— Ты гляди не налегай сильно, — пробурчал Игорь с набитым ртом, — тут твоих только сто грамм было, остальное мое.
Виктор запил водку водой и закурил новую папиросу, Игорь последовал его примеру. Несколько минут они молчали, пуская дым, потом Шишкин с сожалением взболтнул остатки водки в фляге и вновь передал ее Виктору.
— Июль кончается, немцы на юге прут, все как ты говорил, — сказал он после того как они допили содержимое фляги, — А дальше что будет?
— Дальше? — Виктору уже все было безразлично, с голодухи водка крепко ударила в голову, — Дальше приказ будет. Я номера не помню, двести двадцать какой-то. Вроде как „Ни шагу назад“ называется.
Игорь напрягся, словно кот готовый броситься на свою добычу, в прищуренных глазах его горел охотничий азарт.
— Чего ты Игорек напрягся то так? — захихикал Виктор, — прямо как собака охотничья. Можешь уже стучать своему куратору из НКВД или откуда он там. Только учти, гнить потом в одной яме будем.
— Какому куратору, — удивился Шишкин. Охотничий азарт с него мигом спал, сменившись непониманием и растерянностью.
— Простому куратору, — прошипел Саблин, — который велел за мной шпионить.
— Знаешь что? — Игорь побледнел от обиды, — иди ка ты Витя на хер.
Он резко встал и быстро пошел прочь, но сделав несколько шагов вернулся и зло бросил в лицо:
— Ты ведь знаешь, что дальше будет. Так почему не расскажешь, не напишешь товарищу Сталину. Ты что не видишь, что кругом творится? Эгоист хренов. Раньше ты таким не был, — глаза у Игоря горели, а ноздри бешено раздувались. — И еще! Я никогда и никому ни на кого не стучал. А ты, Витя, мудаком стал. Все. Я знать тебя не желаю.
Шишкин развернулся и ушел, не оглядываясь, а Виктор остался сидеть. Солнце уже заходило за горизонт и от деревьев рощицы на стоянку легли длинные тени. Аэродром затихал, засыпая. Через несколько часов должно было начаться новое утро, а значит ранний подъем не за горами.
В голове у Виктора была каша из мыслей и желаний, а в пустом желудке гулял ветер. Он доел оставленный Игорем котелок с кашей и выкурил предпоследнюю папиросу из пачки. Мысли о погибшем ведомом ушли на второй план, голову заполнила размолвка с Шишкиным. С ним нужно было помириться и объясниться. В том, что Игорь никому не стучит, он уже вроде убедился, но обиженный, Шишкин мог натворить дел, а этого лучше было не допускать. Посидев еще немного и более-менее протрезвев, Виктор пошел мириться…
Однако примирения не вышло, Шишкин уже спал на своем месте в душной палатке и Саблин решил его не будить. Объясниться можно было и завтра. Вдобавок это можно будет сделать на трезвую голову, да и для подготовки будет больше времени. Тайна долго жгла Виктору душу, и ему хотелось с кем-нибудь ей поделиться. А Шишкин в этом плане идеальный вариант, и товарищ надежный, и посоветовать что-нибудь дельное сможет…
С утра подвезли бензин и вновь начались полеты. Едва показалось солнце, как над аэродромом показалась пятерка бомбардировщиков Су-2. Навстречу им подняли пятерку Яков, и несколько минут над полем стоял рев моторов, а трава сгибалась под ветром, поднятым работающими винтами. Но это все быстро затихло, истребители пристроились к бомбардировщикам и улетели. Оставшиеся на земле летчики принялись „добирать“ все, что не успели за короткий ночной сон, техники копаться в самолетах либо ждать, если их самолет сейчас в воздухе. Виктор тоже пытался заснуть, но не мог, в голову лезли всякие мысли. Пообщаться с Игорем не вышло — все время вокруг толкались другие люди, а потом тот на своем старом Яке улетел на задание ведомым у Лукьянова. Саблина это злило, он ругал себя за вчерашнюю несдержанность и слишком длинный язык. Как сейчас было-бы проще, если бы он ничего Игорю не говорил.
От размышлений его оторвал посыльный — его вызывали к командиру полка. Дорохов был почему-то в реглане и с летным шлемом в руках.
— Саблин, — недоуменно спросил он, — какого хрена? Ты почему еще не готов? Летим через пять минут, будешь у меня ведомым.
Тон командира не располагал к оправданиям своей неготовности, и Виктор побежал за регланом, а затем на стоянку. Через пять минут они уже были в воздухе.
Сегодня ему пришлось лететь на Яке без передатчика, на котором вчера летал Игорь. Если между этими истребителями и были какие-то различия, то Виктор их не заметил. Обе машины были легки в управлении и легко набирали высоту. Набрав над аэродромом три тысячи метров, они полетели на север.
В небе Виктору стало удивительно спокойно. Редкая невысокая облачность и хорошая видимость давала надежду обнаружить противника заблаговременно и избежать внезапной атаки. Да и ведущий тоже внушал уверенность, с таким в бою не пропадешь. Над Большой Орловкой их неожиданно обстреляла зенитная артиллерия. На карте эта территория была отмечена как наша и тем неожиданней оказались замелькавшие неподалеку ярко-красные шарики снарядов.
Наконец в лучах солнца заблестел могучий Дон. Дорохов сразу взял курс на запад, оставив реку по правому крылу, для удобства наблюдения. Может, немцы переправляли свои войска ночью, а может еще как, но Виктор никаких переправ не видел. У Семикаракорской они обнаружили стоящую на южном берегу одинокую баржу. У Раздорской на правом берегу реки стояла еще одна, другая баржа двигалась вниз по реке. Зато сама станица оказалась буквально забита вражескими войсками, он насчитал более двухсот автомобилей и сбился со счета. Зенитная артиллерия немцев открыла сильный огонь, и пришлось взять южнее, однако он успел рассмотреть, как фашисты готовят понтоны.
Переправу они нашли возле Мелеховской, но она оказалась разведенной, а немецкие зенитчики шквальным огнем отогнали слишком уж любопытных советских истребителей от станицы. Видя густой лес разрывов, Дорохов решил не рисковать и с набором высоты повел свою пару дальше, на запад.
Все еще покрытый дымками затухающих пожаров, впереди показался Ростов. Покрытый черными проплешинами пепелищ и руинами разбитых домов, город проплывал под крылом горьким укором. Совинформбюро рассказывало про бои на Ростовском направлении, но в полку уже знали, что город захвачен. Вчера тут еще дрались наши войска, но сегодня в городе уже хозяйничали немцы.
Зато на левом берегу Дона уже вовсю разгорался Батайск. Немцы захватили плацдарм и с этого плацдарма пытались захватить город. Наши войска отчаянно сопротивлялись, пытаясь сбросить противника в Дон, и вокруг Батайска кипел ожесточенный бой.