Валентин понял, что болен и болен серьезно. И страх перед неизвестностью оказался гораздо сильнее неприязни к докторам. Он вышел в прихожую, взял телефонную трубку и набрал всплывший в памяти номер.
- Алло. Справочная? Не подскажите номер больницы?
Через два дня Валентин сидел в приемной Николая Михайловича, хирурга. Резко пахло хлоркой пополам со спиртом. Валентин никогда не видел таких больниц: все коридоры, кабинеты и подсобные помещения покрыты свежей известью, персонал поголовно в белых халатах и повязках на лицах. Он вспомнил, как однажды зимой ехал загородом мимо заброшенного поля. Сильная вьюга сровняла все изгибы холмов, и оставила после себя ровную, как стол, поверхность. Белое ничто тянулось до самого горизонта, сливаясь с затянутым облаками небом, уходя в бесконечность. В этой больнице при слепящих лампах дневного освещения он чувствовал себя в точности как на том поле. Как будто не было ни стен, ни самого пространства вокруг.
Открылась дверь в кабинет врача. Медсестра в повязке и белой шапочке поманила Валентина внутрь. Кабинет был таким же странным, как и больница - оценить его размеры было сложно из-за вездесущего белого цвета. Всю левую стену занимали стеклянные стеллажи, в которые будто вросли медные лица. А на правой красовался металлический барельеф: по диагонали стилизованный след от пулеметной очереди разрезал квадратную плиту надвое: снизу ровная матовая поверхность, а сверху изображения человеческих ушей. Если присмотреться, то можно было заметить, что каждое ухо отличалось от остальных: там мочка толще, там край сильнее загибается. В центре стояли два стола: доктора и медсестры, поставленные буквой 'Г'. Николай Михайлович, человек неопределенного возраста с копной смоляных волос, был единственным в больнице, кто не прятался за повязкой из марли. Посреди этого стерильного мирка он выглядел слишком обычно и от этого казался еще странней. Когда Валентин вошел, врач с серьезным видом изучал медицинскую карточку. 'По-видимому, моя', - подумал Валентин.
- Вы присаживайтесь, не стойте, - не поднимая головы, сказал хирург.
Валентин сел на стул, медсестра помогла ему снять с головы шарф. Он объяснил вкратце произошедшее на работе. Врач, не отрываясь, делал какие-то пометки. Да и медсестра особо не удивилась. Началась стандартная процедура: снимайте верхнюю одежду, дышите - не дышите, проденьте руку в рукав тонометра. Но по мере осмотра Николай Михайлович становился угрюмее и угрюмее.
- Со мной что-то не так? Ну, помимо... - Валентин поводил указательным пальцем вокруг лица.
- Отнюдь нет. Просто аллергическая реакция. Но придется задержаться на недельку на обследование. - Хирург что-то быстро записывал размашистым почерком в карточке.
Голос ровный, спокойный. 'Нет, ничего не в порядке', - подумал Валентин.
- И когда же начнется обследование? - поинтересовался он, застегивая рубашку.
- Я думаю, время терять не будем и начнем прямо сегодня.
Валентин только открыл рот, чтобы протестовать, но ему не дали сказать и слова.
- Всем необходимым мы вас снабдим, вопросы с работой тоже уладим. А семью Вы можете и по телефону оповестить. - Хирург резко захлопнул карточку. - Анна, проводи, пожалуйста, пациента в свободную палату.
Семьи у Валентина не было. И он понял, что врач это прекрасно знает. Медсестра Анна вывела нового пациента из кабинета.
Крыло для стационарных больных было таким же необычным, как и вся больница. Валентин ни разу не видел других пациентов. Слышал, но не видел. Всех расположили по одиночным палатам без окон. Выходить без сопровождения запрещалось, а с учётом всего одной медсестры на отделение встречи с другими больными были невозможны.
Лампы по углам палаты имитировали солнечный день: с рассветом включались, постепенно разгораясь сильнее, чтобы к вечеру превратиться в алые угли и погаснуть до утра. До двадцати двух часов разрешалось включать тусклый ночник. Оптимальные влажность и температуру всегда поддерживали кондиционеры. К каждой палате прилегала каморка с умывальником и унитазом.
Прошло две недели как Валентина положили в стационар. Под капельницей, в паутине проводов, он целыми днями с безразличием смотрел в потолок. Он давно пришел к мысли, что врачи сами не знают что с ним. С первого же дня пошли бесконечные процедуры, затем к ним добавились таблетки: большие и маленькие, круглые и овальные, капсулы с гранулами и обычные прессованные.
Обострение началось на третий день, утром. Тогда Валентин поймал себя на мысли, что уже с минуту остервенело чешет лоб. И продолжал чесаться пока у него в руках не оказался оторванный лоскут кожи. Он прикоснулся ко лбу дрожащими пальцами, те стали мокрыми от грязно-красной смеси крови с гноем. Его охватила паника, Валентин вскочил и подбежал к двери. Он звал на помощь, кричал, что ему плохо, но никто не откликался. Только через минуту дверь открылась, и Валентин по инерции упал прямо в руки к двум санитарам. Они поволокли брыкающегося пациента к койке и силой уложили. Лица санитаров Валентин не разглядел - спрятаны за белыми стенами повязок. Укол, и Валентин погрузился во тьму.