За следующие двое суток ему стало хуже: температура поднялась до сорока градусов, язвы и волдыри покрыли всю голову. Даже через повязку можно было почувствовать, что кожа изрыта как поверхность Луны. Валентин метался в бреду, то бормотал про нестерпимую жару, то кутался в тонкое одеяло, как гусеница в кокон. Ему увеличили дозу лекарств, но всё, чего удалось добиться - немного сбить температуру и привести Валентина в сознание.
Когда его состояние было тяжелым, вокруг суетились врачи, делали перевязки и меняли судно. Николай Михайлович да и Инна (или её звали Анна?) старались приободрить пациента, отвлечь, чтобы не оставлять наедине с мрачными мыслями. Но по мере стабилизации состояния, посещения становились всё реже и реже, пока не свелись к утреннему и вечернему осмотрам. Валентин остался в одиночестве под всхлипывания ветра в вентиляционной шахте по ночам.
В четырнадцатую ночь Валентин не мог заснуть. Мысли лениво скользили в голове, не задерживаясь надолго. Кроме одной. Он вдруг понял, что ветер появился только день или два назад. Он прислушался. Шум доносился не из шахты, а из соседней палаты за его спиной. На ощупь он нашел на прикроватной тумбочке стеклянный стакан, приложил его дном к стене и начал вслушиваться, как в наушник.
Это не ветер, это рыдания.
Валентин постучал дном стакана о стену. Плач прекратился. Он постучал еще два раза.
- Кто вы? Что случилось? - спросил Валентин в стакан.
Нет ответа. Он повторил вопросы на полтона громче.
- Завтра... - послышался из-за стены заплаканный девичий голос. - Они... заберут мое лицо!..
На этот раз девушка не стала сдерживать себя и зарыдала во весь голос. В коридоре послышались шаги.
- Тише! Да тише же! - зашипел Валентин.
Шаги приближались, колокольным гулом отдаваясь в ушах Валентина. Он замер, набрав побольше воздуха в грудь, как будто именно дыхание потревожило медсестру. Заскрипела дверь. Валентин замер, притворяясь спящим. Через мгновение он понял, что сестра вошла не в его палату, а соседнюю. Поднялся визг и ругань, раздался топот санитаров. Валентин испугался, воображение рисовало картины одну страшнее другой. Он понимал, что надо вскочить, попытаться выбить дверь или просто лупить в неё кулаками, чтобы хоть как-то помочь девушке. Но он и сдвинуться с места не мог. Он вжался в койку и укрылся одеялом с головой, отгораживаясь от мира, забиваясь поглубже в свою конуру.
Девушку быстро усмирили, но медбратия еще пару минут материлась вполголоса. Сделав дело, они разошлись по своим постам. Валентин было позволил себе расслабиться, но... Стоп! Слишком резко оборвались чьи-то шаги. Кто-то, наверное медсестра, остановился в коридоре. Он почувствовал, как простыни впитывали холодный пот. Она возвращалась! 'Главное - спокойно дышать, главное - спокойно дышать', - повторял про себя, как мантру, Валентин, больше для виду поднимая-опуская грудь, чем дыша на самом деле.
Заскрипела дверь - медсестра просунула голову в щель и внимательно оглядела палату. Рот заполнила слюна, хотелось сглотнуть её или выплюнуть, но он боялся совершить любое лишнее движение. Наконец, удовлетворенная осмотром, она ушла, закрыв со скрипом дверь. Только когда шаги окончательно растворились в тишине, Валентин сглотнул, но осторожно, едва двигая кадыком, будто и это могли услышать.
Испуг, напряжение и слова девушки (как у неё может быть 'своё' лицо?) не давали Валентину покоя, и только ближе к рассвету он смог забыться тревожным сном.
Ему снилось, что он дома: завтракает, чистит зубы, слушает прогноз погоды по радио и выходит на работу. На улице морось, всё как обычно, только почему-то все прохожие, да и сам Валентин, забыли надеть лица. Народу на улицах становилось всё больше и больше: тоненькие ручейки объединялись в единый поток, и, наконец, впадали в озеро - автобусную остановку. Автобус не приходил, казалось, что люди так будут стоять и мокнуть, как вдруг раздался какой-то гвалт. По улице бежала рыжая девушка, её лицо было перекошено от страха и напряжения. Следом гнался Николай Михайлович с санитарами и медсестрами. Прямо перед толпой девушка споткнулась и упала. Валентин стоял в первом ряду и хотел было броситься к ней, помочь, но чья-то невидимая рука сдавила его, не давая пошевелиться.
- Не трогайте моё лицо! Не забирайте его! Пожалуйста! - кричала она, но преследователи даже не замедлились.
А в толпе никто не сдвинулся с места. Все молча смотрели, как медики окружили её, и схватили по рукам и ногам.
- Ну кто-нибудь! Помогите!
Девушка смотрела прямо на Валентина.
Николай Михайлович схватил её за нос и с силой дёрнул. Разбрасывая брызги крови, лицо оторвалось. Валентин хотел закричать, должен был, но обнаружил, что у него нет рта. Он проснулся.
Когда испуг от кошмара прошел, Валентин вдруг понял, что имела в виду девушка, понял, и что с ним происходит. И решил больше не принимать лекарства. Он будет прятать таблетки за щекой или под языком, а когда медсестра уйдет, спрячет их под матрас. Рано или поздно его поймают, заставят глотать таблетки или просто полностью перейдут на уколы. Пусть не получится дурить врачам голову больше суток, но он должен попробовать.
К следующему вечеру, прямо перед обходом, у Валентина поднялась температура до тридцати девяти. Начала болеть голова - ей стало вдруг тесно в бинтах, будто сам череп стал больше. Валентин осторожно прикоснулся к повязке. Новые волдыри? Не совсем. Он еще минут пять ощупывал лицо, пока не понял, что длинный хребет посередине - нос, а два холма справа и слева от него - скулы. Валентин гадал каким будет лицо: вот, например, брови: две светло-русые гусеницы, переливающиеся на свету. И как забавно можно дурачиться, поднимая и опуская их, будто мохнатые насекомые ползут куда-то. И улыбка. Настоящая искренняя улыбка. Не простое сокращение мышц, а выражение радости. Точь-в-точь как у девушки из автобуса. Он еще раз с любовью погладил появляющееся лицо и осторожно убрал руку, боясь, что от прикосновения всё может исчезнуть.