А потом ЭТО отступило — прочь, в глубь рубинов, на самое дно, и пришло облегчение, только изумруды долго еще тлели, никак не успокаиваясь.
— Что это, Тарус-чародей? — тревожно спросил Вишена, смахнув с лица холодный пот. Тарус поднял на него глаза — зрачки у него сделались как два провала.
— Не знаю. Кто-то на нас взглянул.
— Откуда?
— Оттуда! — Чародей указал на рубиновый меч. — Он стал больше, я вижу. Ты находил ножи?
Вишена кивнул:
— Да. Яр убил одного из чужаков двойным кинжалом; я положил его к своему, в суму. Они снова срослись — теперь в мече четыре кинжала.
Тарус долго и внимательно глядел на Вишену, после глухо изрек:
— Оставь его, — Вишена. Выбрось в лесу. Он страшен. Да и не меч это вовсе.
Вишена внимал, распахнув глаза. Сегодня он впервые ощутил силу рубинов, вернее часть силы, ибо кто знает, на что способна эта непонятная колдовская вещь?
— Ты сможешь сдержать его мощь, Тарус?
Чародей качнул головой:
— Не знаю. Может быть, и нет. От него исходит что-то очень древнее и чужое. Боюсь я этого меча, Вишена, потому что он мне неподвластен. Лучше от него избавиться. Задумайся: с каждым новым кинжалом сила рубинов растет.
— Но у нас есть своя сила — изумрудные мечи! Целых два!
Тарус усмехнулся:
— Меч Боромира еще не проверен. Да и молод он пока. Успеет истлеть прах наших правнуков, а меч все еще будет молодым. Век железа несравним с веком людей.
— Но мой-то не молод!
Тарус рывком приблизился к Вишене.
— В этом-то все и дело! Когда рубиновый меч сравняется с изумрудным, неизвестно, какой получится сильнее. Думаешь, зря тебе на пути попадаются кинжалы? Именно тебе? Их хотят столкнуть, твой меч и этот, понял? И не говори, что жаждешь такого поединка, ибо солжешь.
Вишена задумался:
— Но почему кинжалы попадаются мне? Найди их враг — тогда поединок станет неизбежным. Но не могу же я биться сам с собой! Нет, чародей, пока рубиновый меч у меня в сумке, я уверен, что его не имеют недруги. Я оставлю его себе!
Тарус пристально поглядел — и только. Согласился он, нет ли, Вишена не понял.
— Будь осторожен, — тихо сказал Тарус немного погодя. — И держи его подальше от своего меча.
Вишена заворачивал меч в шкуру, когда проснулся Яр.
— Поди сюда, отрок, — поманил его Тарус; мальчишка охотно подбежал. Лицо его было помятым и заспанным.
— Видел ли кинжал с рубинами? Отвечай!
Яр встрепенулся:
— Длинный такой? Видел! Я его ночью у чужого костра подобрал.
Тарус насупил брови. Вишена, стоя на коленях у своей сумы, полуобернулся и тоже вслушался.
— Я его давно приметил, еще как у столба стоял. Только Омут явился, я его и схватил.
— Где приметил? — перебил Тарус.
— У огня, — пожал плечами Яр, — прямо у огня. А что?
Чародей промолчал, а Вишена медленно отвернулся и запихнул меч поглубже в суму.
— Хороший кинжал, — вздохнул Яр, — жаль, остался на той поляне. Знаете, — добавил он проникновенно, — в руке как влитой сидел, будто коготь.
Проснулся и Омут. Покряхтывая и покашливая, он устроился у костра, не проронив ни слова. Не зря его прозвали Молчуном. Вчерашний рассказ был редким случаем, когда слышался его густой неторопливый говор.
Вишена вернулся к огню.
— А Славута где?
Тарус, вновь застывший с протянутыми к пламени руками, указал на чащу:
— Охотится.
Припасы у них и впрямь иссякли, никто ведь не рассчитывал отрываться от дружины надолго. Но утрата коней спутала все планы. Они потеряли уже два дня, а до Кухты оставалось еще не меньше дня ходу. Боромир уже разволновался, поди…
Вскоре вернулся Славута, добывший двух тощих, еще не отъевшихся зайцев. С луком и стрелами дрегович управлялся не хуже, чем со своей секирой.
В путь двинулись часа через два.
— Все у нас не по-людски, — ворчал Славута, — днем спим, на ночь глядя в дорогу пускаемся. Ровно нечисть какая…
Тарус укоризненно глянул на него, но смолчал. Вишена цокнул языком.
— Не поминал бы ты нечисть, друже… И так спасу от нее нет. — Сума с рубиновым мечом теперь жгла ему спину. Слова чародея не на шутку встревожили.
Славута в ответ только вздохнул.
И опять потянулся навстречу лес; неслышно стелилась под ноги неприметная звериная тропа; трещала вдали вредная белобокая сорока. Яр пристроился рядом с дреговичем и вполголоса что-то у него выпытывал; Омут, погруженный в свои извечные думы, ступал в трех шагах за ними. Вишена шел за Тарусом и все вспоминал прошлую ночь. Волчьи ощущения накрепко врезались в память. То, что можно обернуться волком, воткнув нож в гладкий пень на поляне и перекувыркнувшись через него, знал даже ребенок. Но — знал как сказку, ибо каждый мальчишка с замиранием в сердце хоть раз пробовал проделать это. Вишена тоже пробовал. С замиранием в сердце. Сказка оставалась сказкой…