Пальцы рук сжались и резко распрямились. Стальные обжигающие иглы магии брызнули в стороны и вдруг рассыпались тонким острым инеем. Фонтан иссяк, оставив Убийцу на пороге наслаждения. Во всем ее облике один долгий миг скользило напряженное ожидание, а затем черные глаза полыхнули злостью.
– Только один, – безучастно отозвалась из угла тень, – радуйся и этому. Приток к Силе есть приток, неважно, насколько он велик.
– Мне этого мало, – процедила сквозь стиснутые зубы Воислава. – Я хочу всю Силу, целиком.
– Не жадничай, – колыхнулась тень. – Рискуешь лишиться всего.
– Как?! Я сильна, меня нельзя победить, нельзя ничего отобрать. За мной Тьма.
– Это ты за Тьмой, – поправила Воля, – обычная темная приспешница, просто чуть сильнее, чем остальные.
– Ты заговариваешься, – сузились черные глаза. – Не забывайся, иначе от тебя избавятся.
– Мне запрещено высказывать свои мысли? – спокойно осведомилась та.
– Да, пожалуй это так. – Негромкий смех раздробился на множество осколков, на тонкие длинные острия, прошедшие вспышкой сквозь темные стены, озаряя клубящуюся Тьму.
Зеленые кошачьи глаза Воли застыли, словно покрывшись корочкой льда, в глубине скользнула насмешка, мгновенно подмеченная собеседницей.
– Не поладим, – тихо сказала тень.
– Мне это незачем, – оборвала Убийца. – Убирайся, оставь меня одну!
– Это мой дом, – вновь прозвучал безразличный голос. – Хочешь побыть в одиночестве – уходи сама. – Ответом на ее предложение послужил вихрь белого морозного воздуха и ощущение полоснувшего ее ненавидящего взгляда. Опавшие ледяные брызги открыли зеленым глазам пустую комнату…
Глава двенадцатая
Темная фигура мрачно выделялась на фоне ясного золотисто-лазоревого неба. Человек стоял на берегу беззаботно резвящейся реки, приглушая своим молчанием веселую красоту вечного лета. Он стоял здесь уже давно, не проронив ни единого слова, просто смотрел куда-то в одну точку застывшим злым взглядом. Лучи били ему в лицо, высвечивая малейшие нервные подергивания губ, то кривящихся в презрительной усмешке, то складывающихся в холодную мертвую улыбку. Человек был здесь чужим, его ненависть вливалась бурлящим ручьем в реку, отравляя ее воды, затуманивая дно. Казалось, он остался совсем один не только по жизни, но и в душе, будто все светлое вокруг умерло, выгорев до черной золы…
Подкравшись со спины, Хват присел рядом с Владием.
– Хороший сегодня денек! – нарочито бодро произнес он.
Дружинник даже не шелохнулся.
– М-да, хороший,- повторил Хват и помрачнел. – Владий, послушай, Миробой сейчас в светлых чертогах, как и положено, а ты тут чуть ли не воешь. Ну взбодрись… ради него, а?
Владий рывком поднялся, закрываясь рукой от солнца, пристально вгляделся в проплывающие мимо белые клочья облаков. Город еще трепетал, но с трудом, понемногу возрождался к жизни. Вновь. Тени ушли, окно в мир драконов окончательно закрылось, власть странника исчезла вместе с ним, как и твари, туманящие разум людей. Время быстро текло, стараясь как можно скорее отсечь плохое, безрадостное прошлое, вот только мыслимо это было или нет – никто еще не знал.
– Он ведь как воин умер, – продолжил Хват, – да и не один полег. – Светлые глаза дружинника потемнели.
Владий обернулся, порывисто обнял приунывшего Хвата, а проплывающие облака тоскливо складывались в лица Миробоя, Дария, Милаха, Святобора… в череду знакомых и не очень суровых черт. Ясные лучи высветили в белоснежном кружеве чужое незнакомое лицо Титамира, хоть тот и остался в живых.
В последнее время они почти не виделись, словно в многолетней дружбе пролегла глубокая трещина. Воин был обозлен на этот мир и весь его народ, часто пропадал и внезапно появлялся, глядя мутным ненавидящим взглядом. Владий вдруг почувствовал себя страшно одиноким, чужим и ненужным. Не привык он вот так – один. Да и за что погиб друг? За чужого князя, за чужой Роун. И словно в ответ мир вокруг посерел, даже яркое слепящее солнце на миг спряталось, уронив на землю тень в знак прощания, долгой разлуки.
На плечи обоих воинов опустились руки в черных перчатках.
– Мне жаль, – раздался знакомый глухой голос.
Шериан с трудом приходил в себя. Чувство вины грызло его изнутри, рвалось наружу. Как он ни говорил себе, что не виноват, что дал слово, да и то едва сдержал, все равно не мог избавиться от скребущей сердце тоски. Боль жгла так близко, осязаемо, что хотелось вырвать ее из груди, отшвырнуть подальше. Впервые за три года она так ясно дала о себе знать.
Смерть… она и раньше шла за ним по пятам, как приблудный пес, иногда обегая его и поджидая за поворотом, но тогда, покинув первый мир, он был свободен, мог предугадать, избежать, обойтись малой смертью да и то далеких и порой жгуче ненавидимых им людей. А здесь он позволил себе привязаться к погибшим воинам и еще живым, желал помочь, оградить… и не смог. А в наказание потерял себя, такого, каким был раньше. И теперь, познав всю глубину бессилия, оборвал последние нити человеческой сущности.
И откуда только у Тиэла выдержка, способность быть простым наблюдателем, спокойным и даже безразличным. В самом Шериане этого пока нет, но неужели когда-нибудь и он сможет вот так же… Впрочем, что такое жажда страха, ужаса, он уже давно познал, и холодная ярость никогда не была ему чужда. Некстати мелькнула догадка, что отец специально это затеял, желая как можно скорее приблизить его к себе, сделать полноценной тенью.
– Мы понимаем, Шериан, – тихо произнес Хват. – Я видел, как ты пытался вмешаться, так что знай: нашим другом ты быть не перестал. Мы бы все полегли еще раньше, тогда, в темном проулке, но ты помог… Да только от судьбы не уйти.
– Владий, – обратился Шериан к понурому дружиннику. – Было время, когда я тоже чувствовал себя самым одиноким на свете, окруженным сплошь безликими врагами. Тебе нужно найти силы и суметь поднять голову, не глядеть ни вниз, тревожа их кости, ни вверх, вспоминая павших и браня защитников, а прямо – в настоящее и будущее. А они всегда будут вот здесь, – он приложил ладонь к груди, – и чтобы их увидеть, достаточно всего лишь закрыть глаза. Поверь, ты не одинок, и не смотри на этот мир, как на чужой берег. Помни – это Роун, ты стоишь на родной земле, а она не любит слабых духом. Сейчас мы рядом, может, разойдемся когда-нибудь, но к чему заглядывать так далеко. Будем жить дальше и пусть сердце всегда остается таким же живым, как сейчас.
– Спасибо за поддержку, Шериан, – чуть просветлев лицом, взглянул ему в глаза дружинник. – Ты во многом прав, но мне трудно принять этот Роун родным. Скажи, ты мог бы отправить меня назад?
– Боюсь, что нет, – качнул головой иноземец. – Я проскальзываю в миры, как тень, только здесь обретая себя таким. – По его губам скользнула виноватая улыбка. – Чтобы ходить между мирами, нужно либо обладать врожденной Силой либо определенными познаниями. Ты мог бы спросить у своих, но они вряд ли расстанутся с секретом. Это ведь тайна – способность проникать, и достается наверняка не дешево, чтобы рассказывать первому встречному. Впрочем, попробуй, вдруг посчастливится. Советую спросить у того старика, что убил мага, вдруг да знает. Он сейчас у князя, подожди, когда выйдет.
– Кто это тут меня поминает? – раздался от лестницы дребезжащий голос.
По ступенькам медленно спускался сухонький старик, водянистые глаза как бы между делом цепко ощупали каждого из воинов. Хват, как наиболее чувствительный, поежился, покрывшись гусиной кожей.
– Вы не могли бы помочь мне… – начал Владий.
– Нет, – перебил тот. – Хотел бы, да не могу, а почему – скоро сами узнаете. – И не останавливаясь, пошаркал прочь. – Другие тоже не помогут, – бросил он из-за плеча, – так что можешь не интересоваться.
Воины переглянулись, дружно пожав плечами.
– Да-а, – разочарованно протянул Владий. – Много ж сказал.
– Он на что-то намекает, – пронзительно глянул ему вслед Шериан, – и это меня настораживает. Все белые маги такие, а если еще и прорицатели, то вообще внятного ответа не дождешься. Так что придется тебе, Владий, пока здесь задержаться. А там как-нибудь да переправим тебя обратно.