— Так-таки любой?
— Гербом Соото ошибочно считается герб земли Кеоми. Они им пользовались десять поколений, с тех пор, как Винор Соото её захапал. Владетельные лорды часто так поступают. О том, что у Соото вообще был собственный герб, известно считанным книжникам на западе.
…А гербы своих основных «земель» рунсонцы наверняка знают. По Виссе, вон, в старину так и путешествовали — «от бобра с топором до креста с челном через три розы белые». Умник здорово замечает мелочи.
— Всё-таки, не засиживайся, «считанный книжник». Тебе восстанавливаться надо.
Шелис неопределённо кивнул. Я встал и хотел забрать короб, но тут на него обратила внимание Веланта:
— А там что? — она подняла крышку. Под прозрачной плёнкой зашипел и оскалился верейт.
Веточка завизжала.
Певец сбился с такта.
Шелис пробормотал «Эх ты, Мурка».
Я вернул крышку на место. Заколдовать, чтобы не открылась? Энергоёмко. Оставлю пока.
Межэтажные перегородки оказались берестяными — во всяком случае, по звукопроводимости. Эфинский певец не унимался: засыпать пришлось под новую тягомотину. Кто-то там заблудился в шахте и встретил «девицу каменную». Кожа у девицы была из белого мрамора, губы из рубина, глаза — сапфиры, волосы — «нить серебряная», и красоты это чудище было «неописуемой». На описании одежды (золотой летник плюс вышивка, перечень драгоценных металлов и камней) я сдался, мысленно пожелал певцу провалиться сквозь стол и поставил «лесную тишину» часа на три. И уснул.
Снилась нечисть — под акустическими щитами вообще спать неприятно. Тем не менее, мне удалось проснуться раньше практиканта! Шелис, будучи разбужен, делал всё очень медленно, ходил вдоль стен на ощупь и довольно долго размышлял, прежде чем сесть на Лиса. После ночи в обществе сногулей он выглядел гораздо бодрее.
— Засиделся? — спросил я, наблюдая безуспешные попытки Умника попасть левой ногой в стремя.
— Чертили много, — Умник зевнул, — Да ещё певца пришлось лечить…
— От чего — лечить? И зачем?
— А он со стола упал и руку вывихнул. А лечить затем, что денег заплатил. Другие маги все перепились…
— Как же вы его лечили, если у вас сил не было?
— Это магических сил не было, а вывих я и без магии, — Умник снова зевнул, прикрыв рот ладошкой, ме-е-е-е-дленно засунул ногу в стремя и закончил, — …вправлю.
Веланту я утром не встретил. Спала, наверное.
Шелис дремал в седле до самого обеденного привала, когда мы остановились на берегу конопляного моря, и жеребёнок полез смотреть, что там.
— Лисуймись, — привычно велел Умник. И проснулся.
За обедом мальчик расспрашивал меня о судьбе верейта (которого упорно звал «Муркой»). Выслушал историю с обоснованием, признался, что обоснования не понимает, а теорию на экзамене по общей некромантии списал, поругал обывателей, посочувствовал бедной зверюшке, открыл короб (разбуженный верейт очень громко клацнул зубами) и попытался кормить нежить ветчиной. Ветчину не приняли: нежити важна аура жертвы, а не само мясо.
— Мурка-хмурка. А он без подпитки выдержит?
— Надеюсь. Четыре дня — почти критический срок, но шанс довезти есть.
— Понятно. Я скоро вернусь, — и Шелис скрылся в высокой траве.
Вернулся он действительно скоро — с парой живых полёвок, которых «Мурка» охотно слопала. По-моему, от Шелисовых пальцев она тоже не отказалась бы, а вой с шипением нельзя счесть изъявлением благодарности. Умник, дурачась, пошипел в ответ, и спросил, много ли осталось от методички.
— Осталось три пункта: изготовление зелий, построение цепи ветров и нечто странное с красивым длинным названием. Сегодня вечером займёмся зельями с малым номиналом. Что такое «цепь ветров» и «limuria», я, если честно, не знаю, — надо было спросить у Веточки. Не подумал.
— Цепь ветров чаще называют «rias loisu». Я бы попробовал построить, но… смысл? Ураганом свечей не гасят. Limuria можно навести, но только завтра-послезавтра, когда восстановлюсь.
О «риас лоису» я слышал. Какая-то коррекция погоды, судя по названию — влияние на цветные ветры. Это значит, что через день-другой после навева взбеленившиеся ветры устроят ураган, град, потоп или засуху. Осторожный Шелис избегал заклинаний с последействием, и я не собирался его перевоспитывать.
Едва мы выехали, мальчик снова задремал. Дорога располагала: унылое разнообразие, конопляные и капустные поля, сосновые перелески, берёзовые рощицы, одинаковые деревеньки с одинаковыми именами — «Масложимки», «Канатчики», «Капустники»… К вечеру наползли тучи, и унылый пейзаж стал откровенно тоскливым и холодным.