На Киру он смотрел брезгливо, как на противную, волосатую гусеницу.
- Женишься на Анечке или нет?
- Конечно женюсь! - нарочито весело воскликнул он. - Я в десятом классе, она в девятом. Почему бы нам и не пожениться? Родить несколько таких клопов, как ты?
В глазах его оскорбительное пренебрежение. Она поняла, что он шутит и вздохнула с облегчением.
- Я тебе скажу одну вещь, - понизила она голос. Эту фразу она выудила из фильма про ковбоев, который вчера показывали в летнем кинотеатре. Все что сказал герой после, сбылось. - Запомни... Ты женишься только на мне.
Он смерил ее взглядом, как будто увидел в первый раз, и остановился глазами на большом родимом пятне на животе. Это пятно в форме двух развернутых крыл, как Глеб недавно заметил, похоже на очертания Фолклендских островов. Большое горе для матери Киры, потому что она боялась онкологии. А Кира была счастлива, что оно прилипло не на плече или шее. Балетный корсет довольно открытая штука.
- На тебе? Никогда! Ты вырастешь толстой и уродливой. И на носу у тебя будет бородавка с большую редиску.
Он вынул воображаемый револьвер из кобуры, нацелил его на Киру и выстрелил. Потом сдул облачко дыма с указательного пальца. Фильм тоже произвел на него впечатление.
- Глеб! – одернула его мать.
Но Кира вступилась за себя сама.
- Балерины не бывают толстыми. Раз! А я буду знаменитой, как Галия Измайлова. Два! А твои Котята не умеют плавать. Три! И танцует она как коряга! Хочешь покажу?
Она вскочила, чтобы показать как танцует Анечка, но Глеб со злостью дернул ее за руку и Кира завалясь набок, опять невольно села рядом с ним.
-Четыре! – мстительно добавила она.
Глаза ее победно блестели. Теперь она точно знала, что Глебу не нравится, как танцует его подружка.
- Женится-женится, никуда не денется. Мальчики-девочки не ссорьтесь. Давайте пойдем в столовую, а? Есть хочется..., - разомленно отозвался отец Глеба. Лицо его закрыла шляпа, прямо перед Кирой заросшие волосатые ноги. Она с неодобрением посмотрела на них, неплохо бы постричь ногти. Если Глеб еще что-нибудь скажет, будет скандал. Все это знали. Скандала Глебу не хотелось. Он с шумом захлопнул книгу. Резко поднялся и с торопливой яростью попытался надеть вьетнамки. Но все время попадал не в те пальцы. Одна из них отлетела и шлепнулась Алине Евгеньевне на живот. Та ойкнула и привстала с лежака. Отец Глеба снял с лица панаму.
- Ты что, Глеб? Обедать? – спросила его Вера Петровна. На ее теле бисером рассыпаны капли воды. Она только что вылезла из бассейна и все пропустила.
- Жениться его заставляют, - пояснил отец.
Глеб молча кинул свои вещи в маленький рюкзак и медленно, с достоинством, удалился в сторону забора. Это означало : Плевать я на вас хотел, достали.
Степенно дойдя до конца короткой аллеи, он неожиданно в три шага разбежался, перепрыгнул через ограду и пропал за голубыми, давно некрашенными досками.
- У него гормоны, – сказал отец.
Вера Петровна промокнула лицо полотенцем и повернулась к дочери.
- Ты можешь его не доставать? Хотя бы один день?
- Гормоны не извиняют хамства,- вздохнула Алина Евгеньевна и с сочувствием посмотрела на Киру.
Семья Анечки-Котят отдыхала в коттедже, напротив главного корпуса. От коттеджа Зиминых и Миловановых к нему можно было пройти сквозь урючную рощу. Кира знала, что Анечка и ее родственники в столовой, на обеде. Они всегда ели во вторую смену. Возле двери стояли белые кеды, Кира знала чьи. Анечка - высокомерная, набитая дура, которая только и знала, что хлопать ресницами и лизать чупа-чупсы. А когда жевала жвачку, у нее было тупое, отрешенное лицо, как у коровы сторожа. Кира медленно прошла по аллее мимо двери, но тут же вернулась. Соблазн был слишком велик. В Анечкины кеды она с удовольствием до краев, налила ледяную воду из колонки.
Вечером, Анечка вывихнула лодыжку на корте. Испорченные кеды сохли на деревянных брусьях скамейки. Принимая подачу Глеба, она успела дотянуться ракеткой, но запуталась в ремешках вьетнамок и с воем рухнула на покрытие. Она так орала, что Кира, собиравшая для них мячи в канаве, оступилась и до крови содрала коленку. До самого медпункта Глеб нес свою подружку на руках. Почти целый километр в гору. Прихрамывая и согнувшись под тяжестью двух ракеток, Кира волочилась за ними. Она была виновата во всем, плакала, но не жаловалась. Тонкой струйкой кровь стекала с ее коленки. Глеб взмок и покраснел, но было видно, что никакая сила не заставила бы его остановиться и передохнуть. Русая, выгоревшая голова Анечки лежала на его плече, а тонкая, в золотистых волосках рука обвивала его напряженную шею. Прямо как на картинке в дневнике. Только Киру вытолкали, а в лодку вместо нее нахально залезла другая. У края дорожки Кира присела на скамейку, силы покинули ее. Обняв свое раненое колено, она горько зарыдала. Глеб и Анечка уплывали вверх по аллее. Ей уже не догнать их. Она плюнула на коленку и размазала пальцем кровь. Потом свернула с аллеи в тенистую хвойную рощу, где никогда не была раньше и в изумлении остановилась у огромной, раскидистой арчи. Под ветвями исполинского дерева прятался волшебный замок. Ветви сплетались в сводные потолки и отдельные горницы и там был даже чудесный трехствольный трон в центральной зале. Настоящие царские покои, хорошо бы здесь пожить. Или повесить хрустальный гроб на цепях и возлечь в него. Ждать когда Глеб придет и поцелует ее. Тогда она распахнет глаза, улыбнется и величественно встанет из гроба. А если не поцелует? Сощурит глаза и скажет : О, Миловановское насекомое, тьфу! И ей придется лежать еще тысячу лет. Ой, а это что у нас здесь такое? Гриб! Чудесный, с рыжеватой в крапинку шляпкой. Наверняка ядовитый. Как раз то, что надо. Жизнь, в принципе кончена. Глеб и так ее ненавидит, а если бы узнал и про кеды...Она откусила маленький кусочек и проглотила. Запах сырости и кошачей мочи ударил в нос. Кира запихнула в рот весь гриб и быстро, не дыша сжевала его. Так Вера Петровна учила ее пить рыбий жир, чтобы не рвало от запаха. Потом она легла на землю и стала ждать смерти. Но смерть все не приходила и Кире стало скучно. Тогда она решила сначала пойти поужинать, потом поиграть в карты, а померетьуж совсем ночью, когда все будут спать.
В кровати она обняла мать и зашептала : Вера Петровна, я ночью наверное умру. Ты только сильно не переживай...,- она не смогла договорить, потому что громко заплакала. Умирать уже расхотелось, было жалко маму, Мусю и вот еще вспомнилось, что в сентябре начнутся репетиции Конька-Горбунка в настоящем театре. И в последние недели мая, перед каникулами, в хореографичке только об этом и говорили. Вера Петровна была сумашедшей матерью. Она сразу решила ехать в Ташкентский госпиталь ночью, через опасный горный перевал. Но Алина Евгеньевна ее отговорила. Да и отец Глеба выпил к тому времени четыре банки пива.
- Вера, уже три часа прошло, симптомов никаких. Посмотри на нее, какая хорошая! Зачем рисковать? Станет плохо, тогда и поедем.
Они обе решили дежурить в медпункте около нее. Каждые два часа ее будили и заставляли выпивать по стакану воды. Утром, когда вернулись в коттедж, неспавшая всю ночь Алина Евгеньевна остановилась на пороге своей комнаты.
- Может вам ремень дать? - вяло спросила она Веру Петровну.
Та смутилась.
- Алина, ну какой ремень? Мы поговорим.
- Вот, все разговоры и разговоры у нас. А они что хотят, то и делают.
Она вздохнула, подошла к Кире и присела на корточки. У нее в глазах серые искры на голубом, как у Глеба.
- Кир, все! Больше никаких глупостей. У него здесь Анечка... А в городе осталась Светочка. Со школы иногда приходит Ирочка. И звонит с подготовительных курсов Гузелечка. И таких котят у него будет еще очень много, грибов не хватит. А ты такая одна, мы из тебя вторую Анну Павлову растим. Вот, осенью будешь танцевать в Чиполлино. В настоящем театре!