Плач и стенания усилились. Рыдая, ломали в отчаянии руки женщины. От смрада и копоти лампад, одуряющего запаха воска все закрутилось, завертелось в глазах. Казалось, ожили бородатые святые на темных иконах, зашептались, закивали головами…
Степан с товарищами долго стучались у ворот скита. Все было мертво и тихо. Вконец мужикам надоело.
— А что, ребята, не махнуть ли нам через забор? — поглядывая на высокий частокол, спросил Малыгин.
— И то правда, — согласился Яков Рябой, — давай, мужики, кто помоложе.
Охотники нашлись. Приложив к забору бревно, двое мужиков разом перемахнули во двор. Открыв ворота, они впустили остальных. Во дворе было пусто.
— Эх, святые отцы и матери, куда вас черт унес?! — не на шутку всполошился Степан Шарапов.
Мужики обыскали все постройки и, не встретив ни души, разводили руками.
— Словно ветром выдуло, — удивлялись они.
— В церкви заступники наши, — крикнул Малыгин, — заперта церковь. Однако внутри шум слышен, будто пчелы в улье гудят. — Он нагнулся, приложив ухо к дверям.
Петряй торкнулся в дверь, но ответа не получил. — Постучать разве еще, — как-то нерешительно протянул Яков Рябой. — Да как тревожить людей — молитвы богу возносят.
— Негоже людей тревожить, — отозвались мужики, погоди малость. — В скиту они заметно робели.
— Коней без призору бросили, полоумные, — с укоризной заметил Малыгин, глядя на два пустых воза у ворот. Лошади, понурив головы, переминались с ноги на ногу.
Ямщик подошел к коням.
— Хорош, — сказал он, оглаживая вороного жеребца, — хоть сейчас в тройку. Любой купец не побрезгует, хорош, слова нет.
Потянулись мужики. Обступив лошадей, они долго по косточкам разбирали их достоинства и недостатки. Но и лошадей надоело смотреть, решили отдохнуть.
Вечерело, солнце клонилось к лесным вершинам.
Степан дважды ходил к церкви стучаться.
— Неладно здесь что-то, — беспокоился он. — Ежели народ в церкви, почему не отзовется? И в службе долгота.
— А ты дубину возьми, сподручнее, — посоветовал Петр. — Дубиной ежели по двери ахнешь, глухой услышит. Греха не бойся, не то бывает.
— Попробуй, Степан, — согласился кто-то из мужиков, — что время тянуть.
— Жрать охота, ажно животы подвело. Все скопом снова собрались у часовни. Степан взял в руки палицу.
— Перекрестись, мореход, — посоветовал Гневашев, — перекрестись, греха меньше возьмешь. Истинно так!
Степан перекрестился и три раза бухнул дубиной в дверь. Мужики затаили дыхание.
— Кто здесь и чего вам нужно? — раздался приглушенный голос из церкви.
— Царские люди, — во благо соврал Степан, — по делу, игумена вашего надо.
— Отойдите, слуги антихристовы, — раздалось в ответ громко и повелительно, — оставьте нас, или мы сгорим!
Мужики с испугом глядели друг на друга.
— И сгорят, убей меня бог, сгорят! — рявкнул волосатый Арефа и снял шапку. Степана вдруг осенило.
— Думают, дураки, мы скит разорять пришли. Святоши заумные, дьяволы! — ругался он. — Упредить надо, кто мы И снова в дверь посыпались удары.
— Отцы святые, — взвыл Шарапов не своим голосом, — крестьяне мы, за древнее благочестие стоим, отопритесь бога ради, отцы святые!
В церкви все замерло. Прислушавшись, Степан еще с большей силой затарабанил в двери.
— Перепугаем старцев до смерти, — остановил Степана Малыгин, — и в самом деле сожгутся.
Неожиданно раздалось многоголосое громкое пение. Пели похоронное, берущее за душу.
Мужики застыли, открыв рты и выпучив глаза. Стало страшно.
— Дым! — в ужасе завопил Малыгин, указывая на стены церкви.
Из волоковых окон валил густой дым, клубами уходя в небо.
— Наташенька, голубка милая! — дико закричал Степан. — Ломай двери, братцы, разбирай стены!
— Со святыми упокой, — словно в ответ, донеслось из церкви.
Опомнясь, бросились с топорами мужики. От многих рук подались толстые бревна стен, затрещала тяжелая дверь.
Но огонь в церкви быстро разгорался. Длинные языки пламени лизали тесовую крышу, пламя охватило купол.
С ликованием мужики вытащили из стены первое бревно. Но радость была преждевременной: из провала посыпалась щебенка. Святые отцы церквушку ладили крепко, в две стены, закладывая между ними камнем.
Пение в молельной прекратилось. Теперь кричали страшно, дико. Запахло жареным мясом.
Бросив бесполезную работу, мужики кинулись к двери и, словно тараном, вышибли ее. Огонь и дым вырвались из церкви. Поливая друг друга водой, мужики храбро кинулись в полымя. Длинными баграми вытаскивали человеческие тела, кучей лежавшие на полу. Те, что лежали сверху, обгорели, обуглились, а внизу — задохнулись от дыма.
В наступившей темноте ярко пылала церковь.
С полсотни человек удалось вытащить на двор. Немногие ожили на чистом воздухе. По счастью, ветра не было. Мужики не дали выгореть скиту. А церковь, рухнув, сгорела дотла.
Степан, оборванный и мокрый, с опаленной бородой, метался среди спасенных, разыскивая Наталью.
В одной из келий мужики отыскали трясущихся, потерявших от страха язык большака Сафрония, дородную начальную матку Таифу и трех соборных старцев. Среди них был Аристарх.
Глава двадцать вторая
НА РАЗБИТОМ КОРАБЛЕ
Когда затихли выстрелы, Иван Химков, укрытый деревянными обломками, поднял голову. С палубы брига доносились крики, хриплая ругань. Матросы, повиснув на реях, ставили паруса. Бриг медленно разворачивался; набрав ветра, корабль рванулся вперед, оставляя за собой пенящиеся струи.
Первый выстрел пиратской пушки ранил Химкова. Рухнула сбитая ядром мачта; тяжелый парус накрыл кормщика, и он вместе с обломками рангоута вывалился за борт. Химков не видел, как пираты перебили его товарищей, не помнил, как выбрался на поверхность, как держался на воде, уцепившись за сломанный рей. Взрыв пороховой бочки вернул Химкову сознание.
«Все кончено, — подумал он, — погибла лодья».
Но смертельно раненный «Святой Варлаам» остался на плаву. Пушечные ядра не смогли потопить лодью, шитую вицей и деревянными гвоздями, да вдобавок с пустыми трюмами.
Иван Химков видел, как быстро удалялся пиратский корабль. Потонул за горизонтом зеленый корпус, ушли в воду и рубка и мостик. Потом вместо высоких мачт с большими парусами виднелась маленькая белая точка. Но и она быстро растаяла в морской дали.
Взор Химкова с надеждой обратился к лодье, искалеченной, свалившейся на один борт. Казалось, лодья приближалась к нему, вернее, ветер наносил кучу бревен и досок на «Святой Варлаам». Обломки мачт и рей, спутанные такелажем и разодранными парусами, вместе с Химковым медленно двигались вдоль борта. Перед глазами кормщика возникли рваные закраины дыр, глубокие царапины, отставшие доски обшивки.
«Как попасть на корабль? Кабы не раненая рука… Покричать разве? — мелькнула мысль. — Ребята помогут».
— Э-гей! — крикнул Химков. — Отзовись.
Но все мертво на лодье. Только море шумит да тоскливо кричат чайки… Он крикнул еще раз. Опять молчание.
Стуча зубами от холода, пересиливая боль, Химков ухватился за толстую веревку, свисавшую с кормы, и забрался на палубу.
Но лучше бы ему не видеть того, что открылось глазам. На залитых кровью, расщепленных ядрами досках неподвижно лежали его товарищи.
Шатаясь словно пьяный, трясущимися руками он ощупывал их безжизненные тела. Тут были не все, кто остался с ним на лодье. «Надо искать, скорей искать», — проносились бессвязные мысли. Он оглянулся: толстое дерево бизань-мачты свалилось набок; на верхней рее ветер трепал мокрые отяжелевшие обрывки парусов; на самой корме кучей лежала рваная парусина; черной змеей извивался спутанный смоляной трос.
Химков бросился в свою каюту. Но и она разрушена начисто. Вся кормовая часть лодьи была затоплена и глубоко сидела в воде. Сорванный с крючьев руль с громким стуком бился на волне о кормовые обводы.