— С Алексеичем что делать будем? — закончив рассказ о своих злоключениях, спросил Василич.
— В смысле? С ним что-то не так? — напрягся я, вспоминая как тот, вот только что, долбился в дверь бани, и кричал что-то обидное.
— Ему же надо на совете как-то выступить. Народу показаться, объяснить людям ситуацию...
— Ага. Ты вообще себе это каким образом представляешь? Он сейчас кроме как о бутылке, ни о чём другом думать не может, а ты его на совет. Да и какой там совет-то будет? Кто придёт?
— Ну так уже собираются... — Василич почти успокоился, лишь время от времени подёргивая веком.
— Оружие у скольких забрали? — изначально в совете было чуть больше десяти человек, в основном те люди что отвечали за разные стороны жизни посёлка, но со временем численность «власти» увеличивалась, и сейчас народных избранников было уже почти втрое больше первоначального состава.
— Точно не скажу, но у половины точно. — и только Василич это произнёс, как где-то совсем рядом раздались выстрелы.
Быстро вытащив рацию, он несколько раз щёлкнул кнопкой, и дождавшись когда прекратится шипение, спросил.
«Что там у вас происходит? Приём.»
В динамике кто-то забубнил, но непонятно, и только через несколько секунд раздался спокойный голос Олега.
«Уже ничего. Рабочие моменты. Приём»
«Понятно, конец связи» — Василич отжал кнопку, и защёлкнув карабин с рацией на поясе, проворчал,
— Черти что... Только этого нам не хватает.
И тут же, словно в ответ на его слова, снова начали стрелять.
— Твою ж дивизию!.. Рабочие моменты бл!..
Судя по интенсивности стрельбы, где-то в районе школы завязался самый настоящий бой. Стреляли короткими очередями, но часто, и явно не из одного автомата.
Матерясь и чертыхаясь, Василич не стал никого вызывать, а не взирая на хромоту, опрометью ломанулся к машине. Я за ним.
Поехали, ориентируясь на звук. Чем ближе подъезжали, тем понятнее становилось что заварушка началась в штабе, уж не знаю кого там хотели разоружить, но те явно не соглашались.
Когда повернули с переулка, что-то взорвалось, и всё стихло. Потрясясь ещё пол минуты, мы свернули на шестую, к штабу, жадно глядя на открывшуюся картину.
Возле крыльца стояло несколько машин, сновали люди, а из окна второго этажа валил чёрный дым.
Кое-как покинув водительское кресло — нога запуталась, Василич проковылял по лестнице, и подскочил к молодому парнишке у дверей.
— Что случилось? — рявкнул он.
Но парнишка только пожал плечами, и кивнув на дымящееся окно, ответил,
— Не знаю, туда наши пошли, потом стрельба, взрыв, и вот...
— Что вот? — отпихнув парня, Василич выставил перед собой автомат, и решительно зашёл внутрь. Револьвер я приготовил ещё раньше, и не задерживаясь последовал за ним, досадуя что снова всё пошло не по плану.
Как оказалось, четверо особо несогласных попытались дать отпор, забаррикадировавшись в кабинете главы, но что-то случилось, и там прогремел взрыв. Как итог трое погибших и один раненный.
Я отошёл в сторону и убрал револьвер за пояс, в такой неразберихе запросто можно и пулю получить, люди на нервах, пальнут, и фамилию не спросят. Да и без нервов если, тоже ничего хорошего, — вроде все свои вокруг, всех знаю, а доверять не могу. Наверное у нас сейчас происходит что-то подобное семнадцатому году, когда станичники передрались меж собой. Кто-то за красных, кто-то за белых, а в итоге закопали всех в общей могиле. Старики говорили больше сотни душ за раз преставились.
И ведь всё потому, что не нашлось тогда такого человека, который бы смог утихомирить казаков, а тем что пытался, попросту не хватило авторитета. Не знаю почему мне пришло в голову подобное сравнение, ведь тогда была революция и борьба за мир во всем мире. А у нас всё гораздо проще — колхознее, я бы сказал. Личная неприязнь, помноженная на желание выжить, никогда не давала ничего хорошего. С тем же оружием, растащили по домам, — так им спокойнее — а случись чего? Как тогда действовать? Все будут дома свои охранять, никто за периметр и не сунется. Глупо.
Василич тем временем куда-то убежал, а я прошёл до разгромленного кабинета, и перешагнув через выпавшую дверь, заглянул внутрь.
Перевернутая, разбитая мебель, выбитые окна, залитый водой, но ещё тлеющий диван, и аккуратно уложенные на полу вдоль стены, накрытые мешковиной тела. Три человека. Не знаю точных цифр, но, примерно, могу сказать что за этот неполный год, станица лишилась порядка четверти боеспособных мужчин. Ведь даже эти трое, это не просто какие-то салабоны, — отнюдь. — Обстрелянные, матёрые мужики, замены которым у нас нет, и долго ещё не будет. Да, они сделали свой выбор, их никто не заставлял. Но в итоге-то, кому хуже? Только нам, и никому другому.