Выбрать главу

— Нет, она была у меня одна. Милагрос — мое чудо. — Консепсьон умолчала о детях, которые умерли при рождении. Это подождет до следующего раза.

Он медленно кивнул, не выпуская ее руку.

— Это очень тяжело, я знаю. Я, конечно, горевал о своей жене, но ничего не может сравниться с потерей ребенка… знать, что никогда не увидишь ее взрослой… никогда не услышишь, как она зовет тебя по имени. — Он снова взглянул на фотографию. — Я смотрю на нее и думаю: «Какой бы она была сейчас? Наверное, вышла бы замуж и у нее были бы свои дети…» Но когда я пытаюсь представить себе дочь, вижу только ее лицо в тот день, когда ее у меня забрали.

— Моя дочь мечтала приехать в Америку. — Консепсьон закрыла глаза, оживляя в памяти дорогое сердцу лицо Милагрос. — Она ждала, когда муж поднакопит немного денег, чтобы вызвать ее к себе. Они все продумали и даже собирались когда-нибудь купить свой дом. Она часто повторяла: «В Америке нет ничего невозможного». — Консепсьон заметила, что, несмотря на испытываемую ею боль, улыбается при этом воспоминании.

Она открыла глаза и увидела, что Хесус серьезно смотрит на нее.

— В этом твоя дочь была права, — сказал он.

Хесус сам был этому живым доказательством. Он поведал ей свою историю еще в самый первый день, когда они возвращались в его квартиру после завтрака. Его родители приехали в эту страну без гроша за душой и работали с утра до ночи, чтобы обеспечить лучшую жизнь для Хесуса и его братьев и сестер. Хесус, как самый старший, был единственным из детей, кто не пошел учиться в колледж. Вместо этого он сразу после средней школы устроился на работу, чтобы помогать семье материально. К двадцати одному году, даже с учетом того, что часть своего заработка он каждую неделю добросовестно отдавал родителям, ему удалось отложить достаточно денег, чтобы купить подержанный грузовик и начать свое дело. Это был бизнес по уходу за участками его богатых клиентов из Беверли-Хиллз, который за двадцать пять лет бурно разросся. Теперь у него было два грузовика и полдюжины наемных рабочих.

— Да, в какой-то степени это и в самом деле правда, — согласилась Консепсьон, думая, что для тех, кто подобно Хесусу стремится к достижению успеха, здесь действительно все может быть очень здорово. Но она приехала в эту страну не для того, чтобы искать лучшей жизни для себя на земле gringos. Ее цель была более тягостной.

Хесус, который, видимо, не совсем понял ее, спросил:

— А почему это не может стать правдой и для тебя? Салазар говорил, что никогда не видел человека, который работал бы так усердно, как ты. И поверь, тебе не придется заниматься уборкой до конца твоих дней. Здесь есть курсы, на которые ты можешь пойти, чтобы научиться тому, что понадобится тебе в поисках лучшей работы, за которую платят больше денег.

Консепсьон покачала головой.

— Я все равно не получу зеленую карту. А если и получу, я не собираюсь оставаться здесь настолько долго, чтобы искать другую работу. Мне нужно попасть в Нью-Йорк.

Хесус потупился, его плечи обвисли.

— Я надеялся, что твои планы изменятся, — пробормотал он, бросив на нее погасший взгляд.

— Нет, — уверенно ответила она.

— А после этого ты еще вернешься сюда?

Консепсьон отрицательно помотала головой.

— Это моя дочь мечтала попасть в Америку, а не я, — тихо произнесла она.

Хесус с несчастным видом продолжал смотреть на нее. Сидя за столом среди грязной посуды, оставшейся после ужина, он напоминал большого унылого медведя.

— Я понимаю. Значит, ты твердо решила?

Ей была невыносима мысль о том, что Хесус воспринял ее слова как что-то, имеющее отношение лично к нему, и поэтому она решилась поведать ему свою историю до конца. Она рассказала о пожаре и его ужасных последствиях, о том, как бессовестный Перес предлагал ей деньги, о своем решении добраться до сеньоры и встретиться с ней лицом к лицу. Когда она изложила Хесусу свой план, наверняка кажущийся диким и нереальным, на лице его читалось одно лишь сомнение, несмотря на то что он внимательно, не перебивая, слушал ее.

— А чего ты надеешься достичь, встретившись с этой женщиной лично? — спросил он, когда она закончила.

Если бы Консепсьон услышала хотя бы нотку осуждения в его голосе, то сразу же решительно прекратила бы все это обсуждение, но она видела, что он спрашивает из любопытства и, возможно, беспокойства за нее.