Лайла была слишком потрясена, чтобы злиться на сына. Она видела, что Нил страдает, и для нее это было хуже тех оскорбительных слов, которые он бросил ей, пытаясь дать выход своим чувствам.
— Дорогой мой, ты ошибаешься, это совсем не тот случай. К тому же ты знаешь, что никто и никогда не может изменить моего отношения к твоему отцу. — Ее глаза наполнились слезами, но когда она протянула руку к Нилу, он резко отшатнулся, словно ее прикосновение было для него невыносимо.
— Да, я знаю. Ты ненавидела его.
Если предыдущие слова сына шокировали ее, то теперь она на мгновение просто потеряла дар речи.
— Как ты можешь такое говорить? — выдохнула Лайла. — Ты же знаешь, что я очень любила его.
— Да? Тогда почему он покончил с собой?
И прежде чем она успела что-то ответить, он развернулся на каблуках и скрылся в соседней комнате. А еще через секунду она услышала, как хлопнула входная дверь.
На приеме Лайла ходила по залу, пожимала руки, говорила любезности, но мысли ее были далеко. Она все время думала о своей вечерней размолвке с Нилом. Была ли его вспышка обычным желанием обиженного мальчишки ударить побольнее или за этим скрывалось нечто более серьезное? Лайла предполагала, что Нил продолжает принимать выписанные ему антидепрессанты, но не могла припомнить, когда она в последний раз проверяла это. Находясь в переполненном зале, Лайла незаметно следила за сыном, который был полностью погружен в разговор с Фебой. Стараясь успокоить себя тем, что по нему никак не заметны последствия их стычки, она все же не сумела подавить тревожное предчувствие, нависшее над ней, словно грибовидное облако после атомного взрыва.
Человеком, которого ей сейчас больше всего хотелось бы видеть рядом, был Карим, но по дороге сюда она, как это ни печально, сказала ему, что предпочитает, чтобы они сегодня вечером держались друг от друга подальше. Уважая пожелание Лайлы, он сопровождал ее ровно столько, сколько нужно было, чтобы принести ей напиток, после чего тут же смешался с толпой. Сейчас, окинув взглядом забитый до отказа банкетный зал яхт-клуба, она заметила мужественное смуглое лицо Карима в окружении в основном белых гостей и пожалела, что они не встретились в другой период ее жизни. Да, Карим сказал ей, что будет ждать, но готов ли он ждать вечно? Вполне возможно, что появится какая-нибудь другая женщина, которая не упустит своего шанса быть с ним. Например, та же Крисси Элиот, которая и сейчас крутилась возле него. Миниатюрная блондинка, владелица магазина игрушек на Мейн-стрит, по прозвищу «Слоновий хобот», которая всегда ходила в джинсах и кроссовках, сегодня разоделась в пух и прах и на своих умопомрачительных шпильках выглядела так, будто была готова броситься Кариму в объятия у всех на глазах. Глядя на то, как она кладет свою ладонь ему на руку и слишком громко смеется в ответ на любое его слово, Лайла почувствовала приступ ревности. Если Карим до сих пор оставался неженатым, это, очевидно, объяснялось только его собственным желанием, думала она. Однако то, что он холостой, необязательно говорит о его воздержании. После той небольшой жаркой сцены в спальне Абигейл она легко могла представить его с любовницей. И если это будет не она…
При этой мысли внутри у нее неприятно кольнуло.
Что же касается ее личной популярности, то, если в городском обществе Лайла была своего рода парией, здесь, в Стоун-Харборе, она вызывала что-то вроде любопытства. Когда спустя какое-то время утихли первые сплетни, местная публика так и не определилась, как к ней относиться. Сталкиваясь с людьми во время покупок или при выполнении разных хозяйственных дел, она видела в их глазах смущение. Неужели это та самая богатая стерва, которую в свое время так поносила пресса? А где же все ее меха, драгоценности, тряпки от лучших дизайнеров? Она чувствовала, что жители городка не могут взять в толк, как человек из ее круга может пойти работать домоправительницей. Причем домоправительницей Абигейл Армстронг. Но те, кому довелось узнать ее поближе, — например, Грейс Стеховски из «Л’Эписери» или Джон Кармайн из рыбного магазина, которые и сегодня тепло поздоровались с ней, — относились к Лайле точно так же, как к любому другому человеку. Да и Барб Хаггинс, к которой она заходила в туристическое агентство, тоже вела себя дружелюбно и, отойдя от правил, обещала перезвонить ей, как только босс примет решение относительно заполнения временной вакансии, о которой они с ней говорили.
Сейчас, кружась в толпе, знакомясь с людьми, с которыми она раньше не встречалась, и непринужденно болтая со знакомыми, Лайла чувствовала, что имеет не меньше прав находиться здесь, чем кто-либо другой. В конце концов она призналась себе, что это было приятное чувство — размять свои атрофировавшиеся социальные мышцы, одновременно давая отдохнуть старым призрачным страхам. Здесь ей не нужно было строить из себя кого-то другого… или извиняться за дурные поступки своего мужа. Она могла быть просто самой собой: хотите — принимайте, хотите — нет.